НАШИ ЛИТЕРАТОРЫ

Дом

1 Февраля 2020

- Девочки, ой, а что вас так мало? Где остальные? – Елена Юрьевна растерянно оглядывала учительскую. В одной реку у нее была бутылка шампанского, а в другой коробка конфет. – Я так рассчитывала всех застать! – Она огорчилась. И ее огорчение было искренним.

На нее выжидательно смотрели три пары женских глаз.

- Ну что два? – Спросила Валентина Петровна, ее подружка. Преподаватель литературы. И улыбнулась.

- Сначала выпьем за отпуск. Ой, девчонки, как я вас всех люблю! Не представлю, как я вас не буду видеть целое лето!

- Опять поедешь в лагерь? – Спросила Валентина Петровна.

- С лагерем покончено.

- Как так? Я решила, что ты навсегда связала себя с пионерским летом.

- Есть причины. Уважительные. Но об этом потом. Минуточку терпения. Не вижу стаканов и не слышу оркестра. Пожалуюсь в местком. Как провожаете коллег в отпуск, друзья мои милые? Немедленно требую стаканы. А еще лучше бокалы!

- Ну куда гонишь? – Улыбнулась Валентина Петровна. – Не на пожар ведь. Сама же говоришь: с завтрашнего дня в отпуске. Так что времени у тебя теперь достаточно. И что ты там за тайну устраиваешь? Выкладывай.

- Девочки! Я так счастлива! Понимаете, мы начинаем строить дом. На пять комнат. С большой кухней, верандой. Двухэтажный.

- Ничего себе домик! – Поджала губы Светлячкова, преподаватель географии. У нее всегда было плохое настроение. – Что за барские замашки?

- А что? – Удивилась Елагина. – Большой что ли? У нас рядом дворцы есть. Выстроенные знаете кем? Завскладами, продавцами. Костоправами. А мы что хуже? А двухэтажный, чтобы землю сэкономить. Хочется розы развести. Чтобы с марта до ноября цвели. Обожаю розы. Буду спать у открытого окна. А в нос запах цветущих роз. Представляете, девочки? Ну что вы сидите, как скукоженные? Я жду бокалов! Алевтина Васильевна!

- Мне то, что ликовать? У меня до отпуска еще месяц.

- Так порадуйтесь моему отпуску. Потом, у вас лучшее время: июль и август. Выпьем за мой отпуск и дом. Чтоб мы его в этом году построили.

У нее был легкий уживчивый характер. К тому же она слыла одним из лучших математиков города. С учениками – никаких проблем. С учителями – тоже. К ней все тянулись. Она была всегда весьма приветлива. Уроки вела словно играючи. Без нажима, как бы само собой. И, потом, не мнила себя гением. В учительском коллективе ведь легко прослыть гением. Считай себя таковым и пусть другие попробуют доказать обратное. У токарей например, просто: выточишь сложную деталь, ту, что никто не выточит, и ты – лучший по профессии. А тут как определишь, кого ты выточил из ученика?

- Девочки, в чем дело? – воскликнула Елена Юрьевна. Я пять минут уже в учительской, а на столе пусто.

Женщины сдались. Полезли в столы, в сумки и скоро на столе стояли бокалы, малосольные грудились огурчики, твердая колбаска, печенье.

- За твой отпуск! – сказала Валентина Петровна.

- И за дом! – добавила Алевтина Васильевна. – Ах, девочки, какие дома строят в Германии! – Алевтина Васильевна три года работала в ГДР и теперь при любом случае щеголяла этим.

- За дом. Чтоб ты в нем счастлива была! – сказала Валентина Петровна. – Я так рада за вас, Елена Юрьевна! Жаль, что наши в отпусках и нас так мало. Хотелось бы, чтобы весь коллектив разделил с вами радость.

- Спасибо! – сказала Елена Юрьевна. – Вы все-таки не представляете, как я счастлива; она кинулась целовать Валентину Петровну и Светлячкову.

- Мужа целуй! – Смеясь, отмахивалась от нее любовно Валентина Петровна.

- Ну зачем лезть целоваться? – Брезгливо сказала Алевтина Васильевна. – Терпеть не могу, когда женщины целуются.

- Губа не дура! – Рассмеялась Елена Юрьевна. – Ну хочешь, найду тебе хорошего мужика? Вот такой парень! – Она подняла большой палец.

- Все они хорошие на одну ночь.

- Ну зачем ты так? Ну я же не виновата, что у меня все хорошо, правда Валентина Петровна?

- Ну конечно, Елена Юрьевна. А вы, Алевтина Васильевна, не знаю какого принца ждете. Смотрите, так и останетесь старой девой.

- Ой, девочки, и набегалась я, - выпив вино, сказала Елена Юрьевна. – Зато теперь все готово к началу стройки. Кирпич завезла. Шифер. Да-да. Заранее. – Она рассмеялась. – Если бы вы знали, как я цемент доставала! Детектив. Председателя исполкома хитростью взяла. На прием не могла попасть. А тут выхожу из исполкома, а он на порожке стоит. Я мгновенно сориентировалась. Он, говорю, что мне делать теперь, как до работы или до дому добираться? А в чем дело, спрашивает он. Каблук, говорю, сломала. Не знаю, что делать. И нахально улыбаюсь ему. Он озабоченно так смотрит. Ну ладно, говорит, куда вас подвести? И глазами по мне. Ладно, думаю, смотри сколько хочешь, а без цемента я тебя не выпущу. Ну так вот, повез меня он домой переобуваться. Посадил на переднее сиденье. А у меня коленки ничего, слава богу.

- Ой и трепуша ты, Елена! – рассмеялась Валентина Петровна. – Так насочиняешь, что сама поверишь.

- Честное слово правда, - рассмеялась Елена Юрьевна. Юбка-то у меня короткая. Терпеть не могу длинных. Так вот он всю дорогу делему решал: на что смотреть – на ноги, или на дорогу. Вот тогда я и намекнула насчет цемента. Рассмеялся председатель. Интересно, говорит, сначала вы каблук ломаете, потом оказывается цемент достать не можете. И поскучнел сразу. Как лимон в рот взял. Но я его успокоила. Честное слово, говорю, каблук сломала. А тут вы. Я к вам две недели на прием попасть не могу. А он твердит: нет у меня цемента. Все строятся. Всем нужен цемент. Меня на части рвут. А где я его возьму? Что я сам его делаю? Завод никак на проектную мощность не выйдет, а я бегаю от посетителей.

Ладно, говорю, нет, так нет. Придется у спекулянтов покупать. В три дорога. Подъезжаем к нашему участку. Там у нас жиденький штакетничек и времянка.

«Здесь живете?» - спрашивает. Говорю, да. Давно? Давно, говорю. Ладно, сказал, давайте ваше заявление. Вам действительно цемент нужен. Когда только мы всем жилье дадим? Задумался. Про меня, решила, забыл. А он говорит: ноги у вас красивые. Но сегодня в моде длинные юбки. Вы молодая и красивая. И вам к лицу одеваться модно. Развернулся и уехал. Да, еще сказал: не надо о людях плохо думать.

- Это о чем он? – спросила Алевтина Васильевна.

- Дуреха, о коленках. О чем же. Она же рада стараться, выставила.

- Так мне стыдно стало, девочки. Побежала домой, длинную юбку надела. Зря человека обидела. Давайте выпьем за хороших людей. Таких, как наш председатель исполкома. Ну ладно девочки, давайте еще по рюмке, и я побежала. Маму обрадовать не терпится. И Митю тоже.

Они допили шампанское. Елагина на прощанье расцеловала сотрудниц и выскочила на улицу. Поймала такси и через пятнадцать минут уже отворила калитку. Митя мылся у крана.

- Митя, ты уже что-то делал?

- Опалубку. Завтра с утра по идее нужно было закончить фундамент.

- Что значит «по идее». Ты хочешь сказать, что завтра закончим класть бетон?

- Нет.

- Почему? Я сейчас пила шампанское, Митя. За отпуск и наш дом. Завтра мы начнем работать.

- Не начнем, Лена.

- Но почему?

- Мне не подписали отпуск.

- Как не подписали? Ты меня разыгрываешь?

- К сожалению нет.

- Ты можешь объяснить толком?

- Во-первых, меня перевели в старшие мастера. Это раз.

- С чем тебя и поздравляю.

- Почему ты так говоришь?

- Потому что ты будешь меньше зарабатывать. А нам нужны деньги на строительство.

- Деньги, деньги. Сколько можно об этом? Мы не ездим в отпуска. Мы не можем себе позволить купить лишнюю тряпку. Откладываем деньги. Не можем купить ребенку игрушку лишнюю. Так нельзя Лена.

- А без дома жить можно? Вот в таком сарае? Годами? Если ты такой умный добейся, чтобы тебе дали квартиру.

- У нас есть более нуждающиеся, чем я.

- Вот-вот. Тебя значит, такая жизнь не устраивает.

- Не устраивает, не преувеличивай. Но есть семьи, которые вообще своего угла не имеют. Живут на квартирах. С детьми.

- А у тебя нет ребенка.

- У нас есть крыша.

- И ничего кроме крыши.

- Ну Лена.

- Что Лена, Лена? Я хочу жить в доме по-людски. Ясно тебе? И объясни толком почему тебе не дали отпуск? В награду за повышение?

- Понимаешь какое дело. Сегодня вызвали в партком. Сказали, что сталь, которую мы варили до сегодняшнего дня, больше не устраивает нефтяников.

- Все время устраивала, а теперь не устраивает. Что за ерунда?

- Не ерунда, к сожалению. Понимаешь, нефтяники забуриваются все глубже. На пять-семь километров. И им нужны более прочные стали. Дело в том, что с глубиной возрастает агрессивность среды. Например, соляной рапы, с которой не сталкивались раньше. Не добуривались до нее. А теперь соляную подушку никак не миновать. Вот эта соль и породила прежде всего проблемы. Нужны более стойкие стали.

- И что дальше.

- Просили не уходить в отпуск. Подождать пока найдем нужное решение.

- А сколько вы его будете искать?

- Не знаю. Будем пробовать. С различными добавками.

- И ты согласился?

- Пойми, я не мог иначе. Как можно уйти в такой обстановке? Это же предательство.

- У вас на заводе все время что-то случается. И я делаю то, что должен делать ты. Я достаю лес, кирпич, цемент, я езжу в пионерские лягеря каждое лето вместо отпуска, чтобы заработать деньги на строительство. А что сделал для дома ты? – Елена ожесточилась. И теперь ее трудно было остановить.

- Я должен быть на работе. В цехе, - сказал Митя.

- Ты никому ничего не должен. Ты должен мне, сыну, дом построить. Пойми, Митя, мы должны начать строительство. Дальше тянуть некуда. Я хочу жить в своем доме. И ты завтра пойдешь и выбьешь отпуск. Без отпуска домой не приходи.

- Лен, ну что ты говоришь? Как на меня в цехе посмотрят? Стыдно ведь.

- Им не стыдно тебе столько лет не давать квартиру? А тебе стыдно. Нелогично получается. И потом, июнь на дворе. Когда строиться, как не сейчас? Сам же говорил.

- Говорил. Тогда не было заказа. А теперь есть

- Митя, ты хочешь со мной поссориться? У меня сегодня такое было прекрасное настроение. Весь мир хотелось расцеловать. А ты… Ну что без тебя не справятся?

- Наверное справятся. Людей незаменимых в мире нет. Конечно, справятся. Но почему без меня? И как потом я буду себя чувствовать? Понимаешь, у нас кризис в добыче нефти. Дебит скважин падает. Падает добыча. Месторождения истощены. Меловые отложения прощупаны. У нефтяников один выход: идти на большие глубины. В подсолевую юру. Им нужна сталь. Позарез. Нужен надежный инструмент. Без него в глубинах делать нечего.

- Да, занятная картина получается, Митя. Нефть нужна, сталь нужна, а дом что, не нужен?

- Разве я так сказал, Лен? И дом нужен. И мне хочется, чтобы все как у людей. Чтоб гостей можно было пригласить на праздник. Чтобы в отпуск на море или за границу махнуть.

- В чем же дело? Стройматериалы вон лежат. Строй. – Она прижалась к нему.

- Митенька, милый. Я тебя очень люблю. И очень прошу: не огорчай меня. Дай слово, что ты завтра пойдешь и возьмешь, выбьешь отпуск. Ну хочешь я пойду с тобой?

- Какая ерунда. Больше ничего не придумала?

В калитке показались сын и теща.

- Па, - закричал Сережа с порога, - завтра начнем строить? – Он небрежно кинул портфель на траву под грушу.

- Сережа, нельзя так обращаться с портфелем, - сказала Лена. – Подними и отнеси в комнату.

- Отпуск взяла? – Спросила мать Елену.

- Взяла.

- А твой вон не берет. – И поджала губы. – Опять, значит, во времянке зимовать будем.

- Митя завтра возьмет отпуск, мама. И довольно об этом. Давайте ужинать. Я уже с каменщиками договорилась. В субботу обещают начать кладку. Так что, Митя, фундамент к субботе должен быть закончен.

- Рази ж это дело: баба с каменщиками договаривается? Эх, выбрала себе не мужика, а горе одно.

- Ма, перестань. Мой муж меня вполне устраивает. – Лена улыбнулась. Хватит ссориться. К зиме построимся. И в новый дом въедем. Правда, Митя? Митя промолчал. Пошарил по карманам, вспомнил, что оставил папиросы на кране, пошел закурил.

- Я не буду ужинать. Пойду пройдусь к реке.

- Обиделся, - проворчала старуха. – Слова не скажи.

- Перестань, мама. Ему действительно нелегко сейчас уйти в отпуск. Корми Сережу. А я Митю догоню.

- Характера у тебя, дочь, нет. Всем угодить хочешь. А всем не угодишь.

- Я хочу, как лучше.

- Ну догоняй своего благоверного. – неприязненно сказала мать. Слюнтяй он у тебя, вот что я тебе скажу. Гвоздя в дом не принесет. Хозяин мне тоже.

- У него нет времени, - защищала мужа Лена.

- А у тебя есть.

- Есть и не ссорься пожалуйста.

- Да у меня сил нет смотреть на тебя, как ты крутишься. В школе, летом в лагере, весь учебный год у тебя ученики занимаются. У тебя же ни минуточки времени нет подумать о себе. Загонишь себя, дочь, помяни мое слово, загонишь.

- Вот построимся и не буду больше репетиторствовать. – Пообещала Лена и вышла на улицу, прошла по тропинке между огородов к реке. И сразу увидела Митю. Митя сидел на густой траве и смотрел на реку. Через реку был перекинут пешеходный мост. Сразу за рекой начинались сады горожан. Мост стоял на высоких металлических опорах. У опор кипела, вихрилась мутная вода.

- Ты иногда как вот эта вода у опор, - сказал Митя. – Не люблю тебя такой. Толстой однажды сказал: «Счастье – это слышать шум деревьев». Здорово?

- Не знаю. Мне кажется для счастья маловато.

- Не думаю. Помнишь, когда меня шибануло болванкой и я валялся в больнице? Так вот три недели я пролежал неподвижно. Не мог даже увидеть, кто рядом со мной лежит в палате. И вот где-то недели через три я чуть-чуть приподнял голову. Был обычный зимний день. Серый, холодный. Все, что я смог увидеть – ствол старой акации за окном. Но мне в тот миг показалось, что я ничего в жизни прекраснее не видел. Эта акация была символом жизни, того мира, что жил за окном. И я заплакал. Для меня тогда увидеть ствол акации было потрясением. Почему мы всегда так не живем? А потом, когда я первый раз вышел во двор и увидел воробьев. Воробьи весело чирикали, прыгали вокруг кусочка булки, склевали по крошке, отпрыгивали, ссорились, снова клевали, о чем-то весело переговариваясь и я снова был счастлив, а теперь стыдно за свой тот пережитый восторг. Но ведь он был! И я его пережил. И он был острее многих других пережитых мной в жизни. Так что может быть Толстой прав? Он-то понимал, что счастье – в обыденном. В том, что восходит солнце, что трава блестит в росе, птицы поют, ребенок улыбается.

- У него был дом, земля, Митя. А у нас дома нет.

- Нам для счастья с тобой не хватает дома. А может быть мы уже никогда не будем так счастливы; как во времянке? И никакой дом нам не даст уж того счастья. Здесь у нас Сережа нашелся. Сюда ты меня привела впервые…

- Митя, я тебя порой совершенно не понимаю счастье во времянке? Ты не глупый человек, но ни к чему не стремишься. У тебя нет честолюбия. Все стремятся к чему-то: пробиться, утвердиться на работе. А ты? Только сейчас перевели в старшие мастера.

- А я честное слово не хотел уходить из бригады.

- Почему? Боялся в заработке потерять?

- Нет.

- А почему?

- Почему…Я сколько тебе говорил: приди хоть однажды в цех, взгляни на расплавленный металл. К нему нельзя привыкнуть. Всякий раз как чудо. И ты властелин огня. Это же здорово.

- Всю жизнь работать и всю жизнь восторгаться?

- Почему бы и нет? У нас Бубенцов ушел на пенсию. Торжественно проводили. А он через полгода опять пришел в цех, в бригаду попросился. Не могу, говорит, дома сидеть. Металл в печи снится. И холодно мне без него. Вот так, Елена.

- Ты меня так не любишь, как свой металл.

- Люблю. И металл люблю. С нетерпением жду каждой плавки.

- Люби свой металл на здоровье, но чтобы завтра отпуск у тебя был. И пошли домой. Сыро становится. Мы должны построить дом. И мы его построим.

- Хорошо бы вместе с домом получать удостоверение на счастье.

- Что ты, Митя, хочешь сказать?

- Строя дом, не разрушь семью. Вот что, Лена. Что-то ты слишком деловая стала. Днем ты в школе, вечером с детьми занимаешься. Набрала столько учеников, что продохнуть некогда. Летом в лагерь уезжаешь. Не знаю чем ты там занимаешься.

- Деньги зарабатываю.

- А что ночами делаешь?

- А что я делаю?

- Не знаю. А хотелось бы знать. Ты женщина красивая. Молодая. Мужчины обращают внимание. Не можешь же ты все время быть одна. Я за все лето один раз приехал, так ты поспешила меня выпроводить. С чего бы, а?

- Митя, это что-то новое. Ты меня ревнуешь? Разве я дала какой-нибудь повод? Я деньги зарабатываю, чтобы нам с тобой дом строить.

- Чем больше ты зарабатываешь, тем становишься все больше другой. Деньги хорошо, конечно. Только как быть с душой? Как бы деньги не заслонили человеческого. Я вот люблю металл. И признаюсь в этом. Люблю видеть, как он зреет. Люблю минуты ожидания, когда он вот-вот польется в изложницы. Люблю вот эту всю скромную красоту земли. А ты что любишь? Ты была в пионерском лагере каждое лето. Ты хоть знаешь какие там деревья в лесу растут?

- А зачем мне знать, Митя? Деревья и есть деревья. Большие такие.

- Буки.

- Может и буки. Почем знаю? Мне в лагере не до них. Я старший воспитатель. На мне столько дел. Не до деревьев.

- Вот именно. Тебе ни до чего нет дела, если это не связано с заработком. Сколько нас приглашали твои же друзья поехать в лес по грибы. Ни разу не поехали. Тебе некогда. У тебя занятия с детьми. А наши выезжают на базу. Свою. Заводскую. Хоть бы раз мы поехали. Сережа бы побегал по лесу. В речке покупался. Некогда. Ты деньги зарабатываешь. Сколько раз говорил: поедем к моим родителям. У них большой дом. И металлургический завод рядом. Есть где мне работать. Дом пустует. Не хочешь ехать. Свой построить хочешь. Похвально, конечно. Похвально. Я тебе никогда не говорил. Теперь скажу. Боюсь я. Боюсь, что строя один дом, мы разрушим другой. Тот, что выстроили в душе. Вместе с тобой.

- Не говори глупости. Я стараюсь для семьи. Вот построимся и брошу репетиторство, будем ездить в отпуска. Сад разведем.

- Как же, твоя мать даст сад развести. Ее одни помидоры интересуют. Еще бы: килограмм помидор два рубля стоит.

- Она же для старается, каждую копейку для дома копит.

- Деньги копятся, а душа нищает. Вот ведь как получается, жена. Грустная арифметика.

- Мы нищаем, а ты богатеешь. Да?

- Не знаю. Пошли спать. Утром вставать рано. Хочу до работы пару замесов бетона сделать.

- Мог бы и договориться с какой-нибудь организацией насчет бетона. Или ребят из бригады бы пригласил. Неужели бы отказались?

- Неудобно.

- Удобно во времянке жить. Так что ли?

- Никого я звать не буду. Как сможем, так сами и справляться будем. А старшим мастером, я бы давно стал, если бы захотел. Еще в прошлом году предлагали, когда Фомичев в загранку уехал.

- И ты мне даже не сказал? Почему отказался?

- Тогда не хотел да и теперь не хочу.

- Чего ж пошел?

- Выхода нет. Сказали, если не пойдешь, придется ставить Копейкина. А из него старший мастер, как из меня Толстой. Вот потому и пошел. Чтоб дело не пострадало. Я люблю свое дело. Конкретное. Без болтовни. У нас всюду так чесать языком насобачились, что любо-дорого послушать. А как до дела доходит, тут и прокол всякий раз. Вот хреновина какая получается. А у печи много не поболтаешь.

За рекой в ивняке вставала луна. Воздушная и прозрачная. И вдруг там в самом центре луны что-то булькнуло, щелкнуло, рассыпало стеклянные шарики.

- Лена, соловей! Несколько лет не было.

- Чудак ты Митя. Соловьи, деревья. Пошли спать.

- Погоди, послушаем. Поет-то как.

- Нет-нет. Пошли. По дороге послушаем. В бригаде говорил, что дом строить собираешься?

- Говорил.

- Ну и что?

- Лучше бы промолчал. Засмеяли, когда сказал, что двухэтажный. Слушай Ленок, может правда мы шибко размахнулись? Построим скромнее. Не надо пупок рвать, из жил лезть. Зачем нам пять комнат? Скажи на милось.

- Я же тебе объясняла. Матери нужна комната? Раз. Сережке – два. Нам с тобой – три. Кабинет – четыре. Гостиная – пять. Ну где же ты увидел лишнюю площадь? Я хочу, чтобы дом был как дом. Чтоб не стыдно было гостей пригласить.

- Хочешь одну интересную историю расскажу?

- Рассказывай, коли охота.

Александр Македонский прослышал, что философ Диоген похваляется тем, что он богаче властителя мира. Пораженный, как ему казалось, цинизмом философа, Македонский пожелал с ним повидаться. Он был убежден, что тот говорит из зависти к богатству царя.

- Я владею миром, а ты похваляешься, что богаче меня, - сказал царь Диогену.

- Да богаче. Потому что ты владеешь только миром, а я всей вселенной. Потому что мой разум всепроникающий.

Царь рассмеялся. «Ты утверждаешь, что отказался от земных богатств во имя богатого разума? Но я вижу у тебя черепок. Почему же ты не отказался от него? Хотя мог бы пить воду из источника пригоршнями».

- Ты прав, - вскричал Диоген, - как я не додумался до этого прежде? И разбил черепок о камни. Современники смеялись над Диогеном. Мы называем его вульгарным философом. А ведь рациональное зерно в его учении есть. Человек немного нужно для жизни. Понимаешь? Нет, не понимаешь, а Диоген понимал. Может быть поймем и мы когда-нибудь.

- Митя, ты возьмешь отпуск. Я ясно сказала.

Митя был поражен напористостью жены. Как она легко отметала аргументы. Или просто перешагивала через них. Однажды она вот так же переступит через него, - подумал он с неприятным холодком. Раньше за ней не водилось такого. Конечно, скверно, что стройматериалы доставала Лена. Так выходило, то цех был на ремонте, и он пропадал на заводе, не считаясь с выходными, то не было энергии, и они простаивали, а потом гнали план. Потом подкинули важнейший заказ на отливку задвижек для крупнейшего газопровода международного значения, и он опять пропадал в цехе и о стройматериалах некогда было думать. Но так думал он. А Лена и ее мать думали иначе. План теща получила еще лет пятнадцать назад. Слепила кое-как времянку, а на дом средств не было. Теперь и Митя здесь прожил восемь лет. Сережа нашелся здесь. Тогда поселок только начинал строиться. На асфальта, ни газа не было. А теперь дома, сады, дороги, газ. Только они на плану ютятся. Во времянке было две крохотных комнатки. В одной мать с Сережей, в другой они с Леной. Что и говорить, неудобств хватало: ни помыться, ни остаться наедине. Первое время Лена его по знакомым водила. И они там ночевать оставались. У Лены было много знакомых. У нее вообще был легкий и компанейский характер. Ладная фигура. Стремительная походка, милый овал лица с припухшими и сегодня девчоночьими губами и желудями глаз и сейчас по прошествии стольких лет приводили Митю в восторг. Она, права, конечно. Дом нужен. Откладывать некуда. Но и он прав. Ему никак нельзя брать отпуск. Как же быть? Как быть? И не было радости от затеваемой стройки, которой они так долго ждали.

- Ужинать будешь, Диоген? – спросила Лена.

- В цехе кефир пил.

- Может телевизор посмотрим?

- Не хочу.

- Митя, каменщики обещают за месяц выгнать стены. А мы с тобой за подсобников.

- Лена, ну не могу я. Не могу!

- Можешь!

- Не могу!

- Тогда мы с мамой будем за подсобников.

- Мать не сможет. Знаешь, как надо вкалывать?

- Где же выход?

- Отложить.

- Об этом и не думай. К зиме мы въедем в дом. Чего бы мне это не стоило. – Лена сказала жестко и непримиримо.

Впервые за восемь лет он лег спать один. На кушетке. Он долго не мог заснуть. И мучительно думал о том, что они еще не заложили фундамент дома, а уже выбили первый кирпич из фундамента их взаимоотношений.

ГЛАВА 2

Елена Юрьевна слышала, что Митя не спит. И не спала сама. Она слышала, как уснул сын, как долго боролся с бессонницей муж и наконец, заснул и он. А она не спала. Думала, почему Митя поступает так. И не понимает, как нужен ей дом. Может быть потому, что он сам был из-под Липецка. Там и сейчас жили его родители. В большом добротном доме. А у неё своего дома не было никогда.

Мать ей рассказывала много раз, и она наизусть знала историю, как они с отцом переехали в город в самый канун войны. Переехали из станицы, затерянной в степях Ставрополья. В городе ни родных, ни знакомых. Ни кола, ни двора. Мыкались по квартирам. Все имущество топчан да табуретка. Ели, сидя на корточках. Табуретка служила и столом, и буфетом, и редко использовалась по прямому своему назначению.

Елены тогда еще не было. Она родилась в сорок четвертом, после того, как отец после ранения был дома в краткосрочном отпуске. Она родилась через три месяца после того, как, от него перестали при­ходить письма. И следы его отыскались только после войны. Отец был в плену. В Норвегии. Валил лес. И не умер от истощения только потому, что в нем здоровья было заложено на сто лет.

Мать работала в военизированной охране. Жили они в общежитии. В огромной комнате стояло десятка полтора коек. В ней и выросла Елена. До сих пор помнила до мельчайших подробностей, как однажды приснился ей страшный сон. Она в ужасе вскочила среди ночи и бросилась бежать через кладбище на пост к матери. И когда она бежала среди могил и крестов ей стало еще страшней и ужас, один ужас гнал ее вперед. Она не могла, уже не остановиться, не повернуть назад.

Странная штука человеческая память. Она выхватывает время от времени из тьмы прошлого, словно лучом прожектора, отдельные эпизоды, обрывки, куски жизни. Все же остальное время ее детства, как и дестсво других подернуто странной дымкой забвения. Словно и не было той долгой далекой и бесконечной жизни, когда один единственный день казался длиннее века. Так много происходило в смятенней детской душе. Почему же все ушло, растаяло без следа, как будто ничего и не было. Но ведь было. Было! Но ушло безвозвратно. Почему? Ведь мы так бесконечно впеча­тлительны в те первые дни своей жизни, когда. любая мелочь способна вызвать восторг или негодование или забрать все внимание, весь жар юного неокрепшего сердца. Это несправедливо. Может быть величайшая несправедливость природы, что мы так мало помним из первых дней и месяцев своей жизни. И только туманные обрывки кровоточат памятью, заставляют через много лет учащенно биться сердце.

Что она помнила из своего детства? Плац, на котором в черной шинели маршировала ее мать, командира, который никогда не ругал ее хотя брать детей на службу категорически запрещалось, помнила, как они плыли по большой пребольшой реке, тогда она думала по морю, к отцу. Плыли долго. Ничего она уже не помнила, кроме бесконечного водного пространства. Тогда ей казалось, что они плыли целую жизнь. Для нее это и была целая жизнь. И она до сих пор помнила запах воды и ее шум, когда она срывалась со старенького древнего огромного колеса. И шлепанье плиц по воде, запах воблы, острый, раздражающий ноздри. Воблой остервенело молотили мужики о перила или прямо о палубу. Неизвестно куда и зачем ехавшие. Послышалось дрожанье палубы, всего парохода от шума машин, спря­танных в чреве парохода. Как ей хотелось хоть одним глазком взглянуть на эти таинственные машины! И она пыталась приставать к матери, но та отмахнулась от нее и она больше не посмела просить и только с жад­ным интересом следила за вымазанными в масло людьми, которые появлялись из таинственных глубин парохода, как из-под земелья, или из дру­гого мира. Она втягивала запах масла от их рук и одежды, блестевшей черно и грубо и ловила каждое их движение. Людей неизвестно откуда появлявшихся и неизвестно куда исчезавших.

Отец работал на торфоразработках. Отбывал наказание за плен. Помнит, как увидела худого, высокого мужчину, натужно кашлявшего и не бритого. У него были потухшие глаза и впалые серые щеки. Мать твердила ей, что нужно подойти и обнять его. Но она стояла и не двигалась с места. Ей было страшно. Она видела чужого человека. Больного и смер­тельно уставшего, гнула голову и ковыряла влажную землю порванным носком туфли.

ГЛАВА 3

Митя вскочил, когда в соседском дворе сонно прокричал петух. Осторожно, чтобы никого не разбудить, крадучись вышел во двор, стал таскать камни и укладывать в опалубку. Потом приготовил раствор и залил камни. Он не заметил, как сначала ленивое еще не проснувшееся до конца тело заиграло мускулами, и он все набирал и набирал ско­рость. С него уже, несмотря на утреннюю прохладу, давно, лил пот. Но он даже не пытался его вытирать.

-Эк тебя припекло однако, - услышал он насмешливый голос соседа. - Еще четырех часов нет, а ты уже вкалываешь. Чего не спишь-то? Ну я понятно. Мне уже за пятьдесят. А ты чего взбаламутился? Каменюки таскаешь ни свет, ни заря. У соседа была такая привычка. Говорить насмешливо. Но Митя знал, что он неплохой мужик и не обижался на него. Сосед исчез и через минуту уже вырос в калитке, молча подошел и стал таскать вместе с Митей камни.

-Иван Тимофеевич! - Ну зачем вы? Я сам управлюсь.

-Я сам знаю, что делать, - ответил недовольно сосед. - Как мне нужна помощь, так я к тебе бегу. А как тебе - я в кусты? Так не пойдет. Митя замолчал. Но потом не выдержал снова: Вам же на работу. - А тебе на пляж? - Насмешливо ответил Иван Тимофеевич. Он был могучий мужик. Ему бы впрячься в плуг и землю пахать. А он шоферил в городе. Еще молодым парнем, едва отслужив в армии, и женившись, переехал в город, мыкался по квартирам, пока не выделили ему план. И они построились. Не в пример Мите. Как ни как шофер. То одно привезет, то другое. Гляди и поднялся дом. И Митя помогал, когда мог ему и кирпич подносить, и доски строгать для пола и стропила ставить. И черепицу класть.

Елена еще ворчала. Себе не делаешь, а соседу дом поставил!

-Сосед ведь, - оправдывался Митя. Запомнил сосед добро. Пришел, хотя не звали. И Мите приятно было, что он не один. Что вдвоем они быстро по­двигались. И когда скрипнула дверь и на пороге в халатике выросла Елена они уже приканчивали работу.

-Ой, какие вы молодцы! - Елена так и рассиялась. - И утро такое хорошее. За день-два высушит фундамент. Высушит дядь Вань?

-Конечно высушит. Скажи матери, чтобы водичкой днем поливала, чтобы не потрескался бетон-то. Ему постепенно усыхать положено.

-И откуда вы все знаете? - Рассмеялась Елена.

-Поживешь с мое, узнаешь и ты, - ворчал по привычке Иван Тимофеевич.

-Ого! Время-то восьмой час. За делом-то оно незаметно бежит. Пошел я. Когда стены гнать будешь?

-Да завтра и начать можно было бы, - сказала Елена. -Можно и завтра. Да завтра фундамент прихватит. Ничего с ним не бу­дет. Время будет прибегу помочь.

-Да не надо, Иван Тимофеевич. Сами справимся, - сказал Митя.

Сосед ушел, а Елена набросилась на Митю:

-Странный ты человек, Мить. Ты ему помогал дом ставить?

-Ну помогал, - неохотно сказал Митя.

-Чего ж теперь от его помощи отказываешься?

-Я ж помогал не затем, чтобы и он потом тем же отплатил.

-А зачем?

-Просто помогал.

-Все у тебя просто, - рассердилась Елена. - Ты готов всем помогать. Это естественно. Да? А тебе говорят помогут, ты отказываешься? -А может он не от чистого сердца, а потому что я ему помогал. А я так не хочу.

-Какая тебе разница как. Главное, что он пришел.

-Разница всегда есть, Ленок. Всегда. Корми-ка меня. Пора на работу. Он давно уже вставал вот так рано утром и закладывал фунда­мент. Сегодня уложил последний камень. А радости не было. Как не было желания строить хоромину. Зачем? Напоказ? Лично его бы вполне удовлетворил и скромный трехкомнатный дом. Что это с Еленой творится? Хочет пыль в глаза пустить. Не замечал ведь раньше за ней такого. Что же случилось? Или не хотел замечать? Он вяло пожевал кусок батона с маслом, запивая молоком и не почувствовал вкуса ни того, ни другого.

-Ешь лучше. Ты же наработался, - укоряла Елена. Но он не слышал ее.

Уже проводив его до калитки, Елена напомнила: «Митя, прошу тебя. Очень

прошу добейся отпуска. Если хоть капельку меня любишь». «Ну при чем здесь это», - хотелось ему крикнуть. Он с трудом сдержался. Ничего не ответил. Молча, заспешил на трамвайную остановку. Всходило солнце, весело верещали воробьи и ласточки, деловито выхаживал по пыльной дороге удод. "Ишь, какой красавец расфуфыренный, - подумал с удовольствием Митя. И у него заметно лучше стало на душе.

С далеких гор тянуло прохладой. Горы были прекрасно вид­ны в этот утренний час. Странно, подумал Митя, можно всю жизнь про­жить в городе и не замечать гор. Хорошо бы сейчас оказаться там. Он представил себе сразу, как от холодной и прозрачной реки поднимается пар, а травы прогнулись от тяжелой росы. И в тихих заво­дях ходят в поисках пищи форели. В этом году ему ни разу не удалось вырваться в горы. Побродить с удочкой, посидеть у костерка. Горы проступали отчетливой белой воздушной линией. Их громады были похожи на кучевые облака. Нужно обязательно вырваться хоть на пару деньков, подумал он. И вздохнул. Попробуй вырваться. Работа и дом...

Ему повезло. Трамвай подошел почти пустой. Он с наслаждением сел и почувствовал, как устал. Ноги, руки, тело гудели от усталости. И он не заметил, как закрыл глаза и заснул. Проснулся, когда трам­вай подходил к остановке у завода. Внутренние часы работают, поду­мал удовлетворенно, соскакивая с подножки.

По дороге к проходной его нагнал начальник цеха Кругликов. Он весь сиял, как изменник.

-Митя, послушай, я кажется сделал открытие!

-Молодец, - сказал Митя.

-Но ты же еще не знаешь в чем дело, а уже хвалишь. Я же серьезно говорю.

- И я серьезно поздравляю.

-Я думал ты захочешь разобраться.

А вдруг украду открытие? Открытия на дороге не валяются, -улыбнулся Митя. Кругликов ему нравился. Ему было сорок семь лет, а в нем что-то сохранилось от мальчишки. Митя знал, что тот прожил - бурную жизнь, но не зачерствел, не замкнулся в себе. Был жизнелюбом. Хотя и держался нередко за сердце.

-Ну что там у тебя, выкладывай, Афанасий.

-Только уговор. Никому ни слова, - таинственно зашептал Афанасий.

-Почему?

-Как почему? Открытие надо будет зарегистрировать. Только вот помощь мне нужна.

-Какая?

- У тебя кто-нибудь в университете знакомый есть?

-Кто именно?

-Математики или физики?

-Зачем тебе?

-Я уверен, что сделал открытие, но не мешало бы все-таки, прежде чем посылать его описание в Москву, показать умному человеку. Только надежному.

-В каком смысле? - Насмешливо спросил Митя.

-Чтобы не украл идею. - Серьезно сказал Кругликов.

-Да ну тебя, тоже мне Шерлок Холмс, - отмахнулся Митя.

-Я вполне серьезно. Ты можешь серьезно воспринять то, что я тебе сейчас скажу?

-А ты не боишься, Афанасий, что я украду твою идею?

-Не боюсь.

-Почему?

-Тебе это не нужно.

-А может нужно. Откуда тебе знать?

-Знаю. Потому к тебе первому и обратился. Ты знаешь, я сегодня ночь не спал. Честно. Ни капельки.

-Что-нибудь по составу стали нужной нам? - Если бы...Совершенно другое.

-Другое меня сейчас совершенно не интересует, - подзадоривая Кругликова сказал Митя.

-Подразнить хочешь? Ну так вот слушай. Я давно думал об этом. Но как-то так. Смутно. А сегодня ночью идея прояснилась. Суть в том ее, что все в мире состоит из энергии. Понимаешь.

-Понимаю.

-Ну да, - недоверчиво сказал Кругликов. Я тут вывел формулу. Это же ре­волюция в естествознании.

-Подними штанину, - сказал Неожиданно Митя.

-Зачем? - Недоуменно спросил Афанасий.

-Подними-подними.

-Ну поднял. Что дальше.

-Пощупай ноги. Пощупай-пощупай. Вот так. Ничего не почувствовал?

-Нет. A что? - Совершенно сбитый с толку, Кругликов недоумевающе смот­рел на Митю.

-Я подумал, ноги у тебя не стали бронзоветь? Памятник пора ставить. Митя рассмеялся. Но Кругликов не обиделся. -Балаболка ты. Я тебе гово­рю вполне серьезно. Познакомь меня с каким-нибудь спецом.

-А если серьезно, то должен тебя огорчить. Подобную теорию выдвига­ли уже где-то вначале нашего века. И один умный человек сказал, что сие фантазия.

- Митя, и откуда ты все знаешь? - Недоверчиво спросил Кругликов. - Ты же сочиняешь? Скажи, что пошутил.

-Философию нужно было в институте внимательней изучать. Там об этом сказано.

-Не верю. Это ты от зависти.

-Конечно. - Весело согласился Митя. - Только вечером загляни в филосо­фию. Там найдешь философов-энергетистов.

-Ты точно помнишь?

-Вполне. Хотя могу для успокоения твоей совести и своей привести к те­бе математика или физика.

-Да ладно, чего уж там. Может, ты и прав. Я подумаю. Может стоит все-таки послать в академию наук или в математический журнал? А чего Мить, чем черт не шутит. А вдруг признают открытием? Деньги заплатят. Купим с то­бой велосипеды и станем ездить на рыбалку.

-Не огорчайся, - сказал Митя. Он понял, что Кругликов разочарован его от­ветом. - Изобретешь что-нибудь другое. Например, хорошую сталь для проводки скважин. А? Афанасий. Тут уж я тебя поддержу двумя руками. Ничего не придумал?

-Есть мыслишки. Нужно проверить. Послушай, а что это ты такой невеселый? Помятый какой-то?

-Фундамент закладывал. Отпуск мне нужен, Афанасий.

-Чего захотел! Я тоже хочу в отпуск.

-Я серьезно.

-И я тоже. Кто будет искать компоненты твердой стали? Буровики за гор­ло держат. А мы - в отпуск. Молодец, ничего не скажешь. Вот найдем нужный состав и пойдешь.

-Жена с сегодняшнего дня в отпуске.

-Я же не знал, что так у нас выйдет, Митя… Что, крепко насела Елена? -Говорит, без отпуска домой не приходи.

-Что же делать?

-Не знаю, Афанасий.

-Может мне с ней поговорить? Объяснить ситуацию?

-Объяснил. Ей дом нужен, а не ситуация.

-Нужен, конечно. Никто не спорит. Но и сталь нужна. Вот в чем закавыка. И отпуска я тебе не дам, как понимаешь.

-Понимаю.

-Значит, будем считать вопрос закрытым. Ты чего молчишь?

-А что я могу сказать? Я знаю, что нельзя сейчас в отпуск.

-Эх, Митя. Мне бы побольше таких работников, как ты. Другой бы стал сейчас тысячу аргументов приводить, что ему нужно позарез уйти в от­пуск. А ты даже не уговариваешь. А может, наплюем, и ты пойдешь строить дом?

-Нет, Афанасий. Нефтяников припекло. Очень припекло. Раз они настойчиво просят нас помочь как можно быстрей. Ты же знаешь в чем дело.

-Знаю. Большие глубины, агрессивная среда. В нефти большие примеси серы.

-Вот именно. А мы никогда не варили легированную сталь. Да еще коррозионостойкую.

-А ты говоришь отпуск.

-Послушай, кому нужен отпуск тебе или мне?

-Вот сварим хорошую сталь и пойду.

-Выгонит тебя Елена из дому. Пеняй на себя.

Они вошли в цех. Шла подготовка к плавке. Малиновые графитовые электроды разогретые до температуры около двух тысяч градусов све­тились нестерпимо ярко. И в тоже время от них невозможно было оторвать взгляд. Восьмитонная болванка поднимаемая раз за разом мостовым кра­ном всей своей тушей обрушивалась на шихту, круша и кромсая ее, сби­вая до предельной плотности. И вот уже громада ванны подкатилась по рельсам к электродам. Хищные зубья раскаленных электродов вонзились в шихту. Брызнули звездами искры. Варка началась.

Кругликов и Митя молча следили за толковой работой сталева­ров. Но оба думали сейчас не об этой плавке, а о легированной стали. Которая выдержит и сверхтемпературы и агрессивную серу. Какие эле­менты нужны они знали: хром, никель, ванадий, титан... Всего около двад­цати элементов. Но вот соотношение можно было найти только путем проб и ошибок.

Подошел Виктор Топорков, опытнейший сталевар.

-Дмитрий Константинович, долго у нас будет это безобразие?

-Что именно? - Спросил Митя.

-Опять ночная смена сдала нам печь с опозданием на двадцать пять минут.

-Поторопили бы, - сказал Кругликов.

-Чтобы они вылили не дозревший металл? Вы этого хотите?

-Витя, надо создавать комплексную бригаду. Объединить все четыре бригады в одну. По единому наряду. Тогда не будет проблемы передачи смены и кто сколько сварил. А просто ты придешь утром и примешь смену, а варка будет идти, варка стали, начатая предыдущей сменой. А учет будет за месяц, квартал. Кто сколько сварил.

-Уравниловка получится.

-Ничего подобного. Кто лучше работает, тот больше и получает. Нужно ввести коэффициент трудового участия. И учитывать стаж, конкретный вклад каждого рабочего. Ты поговори со своей сменой, с другими. И мы

поговорим, так ведь Афанасий Леонидович?

-Ну-ка пойдем в конторку. Кругликов взял Митю за рукав и настойчиво повлек за собой.

-Ты думаешь, что ты говоришь? - Выпалил он, как только они оказались в кабинете начальника цеха. - Это же не так просто!

-Конечно не просто. Кто говорит, что просто? Я все продумал, Афанасий. Нельзя жить по старинке. До каких пор у нас будут разногласия между сменами? До каких пор мы будем сливать не дозревший металл и закры­вать на это глаза? Пора с этим кончать.

-Шустрый ты, как я погляжу. И откуда такая прыть? Не замечал я что-то раньше.

-А не замечал, зачем тогда перевел в старшие мастера?

-Хорошо, допустим для бригад лучше, если их всех объединить. Но тебе то, что это даст? Ни-че-го! Так что ты об этом так печешься?

-А микроклимат? Настроение людей?

-Но тебе-то, тебе что до этого?

-Как что? Разве мне все равно, с каким настроении работают люди?

И какую продукцию выдадут? Польза несомненная. Пусть не для меня. Для них. Сталеваров. И для государства. Сталь станет лучшего качества. Разве во имя этого не стоит поломать голову?

-Ты ломай голову над легированной коррозионостойкой сталью. Ясно тебе?!

-Не ясно, Афанасий.

-Объясню. Нам нужно быстрей получить легированную сталь. Если мы сейчас заварим кашу с переорганизацией бригад, до стали ли будет?

-Одно другому не мешает.

-Надо подумать.

-Думать всегда надо.

-А может я зря тебя перевел в старшие мастера? - Усмехнулся Кругликов. Я думаю тебя надо отправить в отпуск. С одной стороны партком жмет: почему тянем с созданием сквозной бригады. С другой - ты. Еще и рабо­чих подключаешь.

-Пусть подумают и сами придут к выводу, что одна бригада лучше, чем четыре.

Они сидели за обсуждением соотношения компонентов для вар­ки легированной стали, когда в кабинет ворвался Виктор:

-Шуликин. запорол разлив!

Оба бросились в цех. Сталевары метались у печи.

Момент разлива стали - один из самых ответственных. Надо умело вы­бить летку и вести ровно и спокойно слив расплавленного металла. Так, чтобы с одной стороны горячий металл не захлестнул изложницы, а с другой, нужно вести разлив так, чтобы огненная струя не истончилась до размера, когда металл может остыть и запереть выход оставшемуся в печи металлу. Вот так и случилось на этот раз.

-Пропала плавка, - раздраженно сказал Афанасий.

-Моя вина, - подал голос Митя. Нужно было не в кабинете у тебя быть, а у печи.

-А у разливальщика голова на плечах или тыква? Шуликин! Мать твою за ноги, ты что тут выкомариваешь? Где глаза у тебя? 3а его счет перева­рить металл!

Шуликин, молодой парень в гимнастерке виновато стоял опустив голо­ву.

-Высчитывайте, раз виноват. Не знаю, как получилось.

-А кто должен знать? - Гремел голос Кругликова. - Не догулял вчера?

Или перегулял?

-А это уже мое дело, - разозлился Шуликин. Повернулся и пошел к печи.

-Зачем ты так, Афанасий? Он же молодой. Недавно из армии.

-Почему доверили ему розлив металла, если он зеленый? Пусть бы поу­чился. Теперь скандала не оберешься. Плакали премиальные. Год на всех собраниях, летучках, совещаниях будут поминать. Слушай: я же говорил повременить с ним. Говорил или нет?

-Говорил.

-Почему мое указание не выполнено?

-Шуликин просил. Говорил, справится. Доверьте.

-Ты с твоим доверием до сумы доведешь и себя и меня. - Кругликов круто повернулся и зашагал из цеха. - Пойду докладывать по инстан­ции.

-Ладно, парень, не убивайся. Металл не человек. Дело поправимое, - ска­зал Митя. - Переплавим. Будь в дугой раз внимательней. А рублем тебя наказать придется все-таки. К сожалению.

-Спасибо вам.

-Какое спасибо, - махнул Митя рукой.

-Подвел я вас.

-Ничего, ничего. Все будет нормально.

-Митя, ты взял отпуск? - Были первые слова жены, которыми она его встре­тила. Он промолчал. -Ясно. Значит, все, что я тебе говорила, для тебя пустой звук. И я для тебя тоже ничегошеньки не значу! - Лена заплака­ла и убежала в комнату.

-Рази это дело? - Сказала теща и поджала губы. -Рази дело, чтобы жена занималась строительством? Я больная, я не помощница. А ты в стороне. Ты только поглядь на жену. Она же загнала себя. Который год без отпуска. Кажное лето мучается в пионерском лагере. Деньги зарабатывает.

-Ну почему мучается? - Сказал Митя, сдерживая раздражение. -Пионерский лагерь не каторга. И если ей там так не нравится, нечего ездить. -А где взять деньги на строительство? Молчишь?

Ужинали молча. Никто не проронил ни слова. Молча легли спать. Молча утром Митя поднялся, надел старую линялую рубашку, поношенные брюки, вышел во двор и стал носить кирпич, укладывать вдоль фундамента.

В семь часов, как и обещали, появились каменщики. Два здоровых, веселых мужика лет сорока. Бойко и расторопно они принялись за дело. Митя делал раствор, подтаскивал кирпич и вот уже красный угол поя­вился на фундаменте. Вот побежала первая красная дорожка. Вот уже шнур понадобился. Отвес замелькал в руках каменщика.

Вышла Лена, молча принялась носить воду, размешивать раствор.

-Смена началась? - Раздался веселый голос у калитки. Митя обернулся, отер пот рукавом со лба. В калитку заходила его бывшая бригада вместе с начальником цеха Кругликовым. «Зачем они? - Растерянно подумал Митя.

-Может, что случилось?».

-Кто тут старшой? - Спросил весело Кругликов. -Распределяй нас по рабочим местам. Лично мне нужен мастерок. Когда-то баловал на стройке года два.

-Зачем вы? - Растерялся Митя? Я же не просил. Мы сами управимся.

-За кого ты нас принимаешь? Обидимся, - весело сказал Кругликов. -Ну-ка, братва, признавайтесь, кто еще может вести кладку?

-Я в стройбате два года отрубил, - сказал Шуликин. -Так что тоже нужен мастерок.

-Больше нет каменщиков? Тогда остальные давайте на раствор и подносить кирпич. - Отдал команду Кругликов.

-Афанасий, мне действительно неловко, - растерянно сказал Митя.

-Ладно, хватит об этом. Давай делом заниматься.

-Мы так не договаривались, - сказал каменщик.

-Да ты не волнуйся, - сразу все понял Кругликов. Ваш уговор остается в силе. В оплате не пострадаешь. Только быстрей построишь. Так я говорю, Митя?

-Ну конечно, - быстро сказал Митя.

-Тогда другое дело, - успокоился каменщик. –Тогда все в порядке. Тогда мы живо коробку выгоним. Ну-ка давай, хлопцы, налетай с раствором. Мы сейчас так раскочегарим, только держись!

Огненно-рыжий, с волосатыми руками он был неутомим. Только подгонял с раствором: быстрей, быстрей! И хлопцы старались. И потели больше, чем у печи. Смеялся Кругликов: «Что, жарко, басурманы? А ну-ка тащи веселей кирпичи!». Теща не утерпела, видя такое дело. Тоже стала носить кирпичи. Стена росла на глазах.

Митя успел пошептаться с Еленой, та исчезла ненадолго, а потом появилась снова с кошелкой. Теща пошла на кухню. Аппетитно запахло жареной картошкой и мясом.

Кругликов втянул воздух, смачно сказал: «Пожевать бы не поме­шало!».

Митя побежал в летнюю кухоньку.

-Минут через десять будет готово.

Действительно минут через десять теща позвала обедать. На столе накрытом под яблоней аппетитно дымился борщ, с кусками сала, плавающими поверху. Как айсберги выглядывали крупные куски мяса. На огромной чугунной сковороде аппетитно поджаренная бугрилась картошка.

- Вот такой обед по мне, - весело сказал Кругликов. А когда теща поста­вила на стол несколько бутылок водки, Кругликов поморщился. -А вот по-моему лишнее. Зачем настроение портить, а мужики?

-Поработали от души, чего ж душу не потешить? - Сказала теща.

-По рюмочке, - добавила Лена.

-Ну разве что по рюмочке? - Нерешительно сказал Кру ликов. И весело по­смотрел на ребят. -Что примолкли? Наливай! Но только по рюмке. Мы пришли работать, так будем работать. А пить ни к чему. Он сам разлил водку в рюмки. А это уберите, - решительно сказал теще.

-Молодец, - одобрительно сказала теща. Люблю сурьезных мужиков. Митя хлебал борщ и поглядывал на кирпичную стену, поднявшуюся на полтора метра над землей, и сразу во дворе стало тесно.

-Подмости надо ставить, - сказал каменщик с рыжими волосами.

-Соорудим, - пообещал Кругликов. "Он везде чувствует себя хозяином", - подумал Митя с завистью. Он среди чужих людей, в кампаниях чувствовал себя неуверенно. Смущался, не знал куда деть себя, свои руки. Ему казалось, что все на него обращают внимание и смущался еще больше.

-А вы хлопцы в отпуске или как? - Спросил Кругликов каменщиков.

-Мы всю жизнь в отпуске, - рассмеялся рыжий.

-Мы до сих пор не познакомились, - сказал Кругликов. -Меня Костей зовут. - Сказал рыжий. -А моего напарника Виктором кличут.

-Как это всю жизнь в отпуске? - Спросил Кругликов.

- А так. Колымим. Тем и живем.

-Совсем не работаете? - Не поверил Митя.

-Почему не работаем? Работаем. По найму. Кому что надо. И не жалуемся. Одному дом поставили за месяц, тысячу на двоих взяли. У нас такса. Тоже плановое хозяйство. За месяц ставим дом. Вернее, выгоняем стены. Берем от тысячи рублей и выше. Вот и скажи, когда-нибудь на государственной службе мы столько бы заработали? Там отсилу рубликов так сотни две, а то и меньше огребли. - Он рассмеялся. А на хрена мне

две сотни, когда я минимум пять заработаю? И опять же никакого тебе подоходного налога. - Он ухватил жилистой рукой жирный кусок мяса, рванул его крепкими мощными зубами и прицелился вилкой в молодой слегка подвяленный малосольный огурчик. -Я работал. Неплохо работал. А колымил только по отпускам. Однажды ставили дом. С материалами задержка вышла. За отпуск поставить не успели. Ну прихожу к своему начальству, прошу: дай без содержания десять дней. А он в позу. Какой говорит может быть отпуск без содержания, когда объект сдавать надо? А у нас запарка. Твои руки нужны. Ну я ему сказал пару ласковых. Заявление сунул об уходе и привет. Так живу. Никакого начальства, окромя жены. -Он рассмеялся. -Правда, вкалывать приходится, как следует. Здесь не пофилонишь. Не то, что на госстройке. То запарка, то материалов нет. Разве это дело? Ты мне обеспечь фронт работ. Я буду вкалывать. Но и плати как следует. Я знаешь какой каменщик? У меня руки золотые. Я не хвастаюсь. Люди так говорят. Я все могу. И коробку поставить. И не тяп-ляп, а с финтиклюшками разными. Как невеста дом будет. И полы настелю, залюбуешься. Будет паркет - и паркет положу. Не каждый так сможет. Стены надо оштукатурить, отштукатурю. Живу, хлеб жую.

-А старость придет? Как тогда без пенсии? - Подначил Шуликин.

-Проживу. Я к тому времени на книжке буду иметь на десять пензий! - Он снова весело рассмеялся.

-И давно ты вот так колымишь? - Спросил Кругликов.

-Лет пять с гаком.

-И ни разу тебя не потянуло на настоящую работу? К людям?

-А это что, не настоящая работа?

-Конечно настоящая. Мастерства требует. Но отдельно от людей. Неуже­ли не сосет под ложечкой, когда демонстрацию по телевизору смотришь? Когда массовый праздник. Все вместе, а ты - в стороне. Честно скажи.

-А чего мне до толпы? Я сам по себе. У меня друзей хватает. Машина новенькая. На базар или на рыбалку - пожалуйста. И не в воскресенье, а когда захочется. На море опять же ездим каждый год. Ты ездишь каждый год?

-Нет, - сказал Кругликов.

-А я езжу. На два месяца. И живу не в приглядку, а как полагается человеку на отдыхе. Ясно?

-Ясно. Раскулачивать тебя надо. - Помрачнел Кругликов.

-За что? Разве я не трудящийся человек? Или чужой труд эксплуатирую? Я вот этими руками хлеб себе зарабатываю. - Костя положил на стол ку­валды своих рук. Кому плохо от того, что я не на госстройке, а людям дома ставлю? Если подумать, польза государству от меня. И немалая. Потому как советским людям дома ставлю.

-Тебя послушать, так памятник самое время соорудить за особые заслуги перед народом, - сказал Кругликов? Эксплуататор ты. Вот кто.

-Это с чего же? - Усмехнулся Костя.

-А с того, что обдираешь людей. Вот она, - он показал головой в сторону Елены, - сколько лет не знает отпусков, чтобы заплатить такому работничку как ты. А ты два месяца жируешь на морском песочке. И ты не эксплуататор?

-Не устраивает, могу и уйти.

-Вы что, вы что! - Спохватилась теща. Уговор дороже денег!

-Вот видите? Просят! У меня очередь на строительство домов на год

вперед расписана. Вот так!

-Айда работать. Противно с тобой за одним столом сидеть, - сказал непримиримо Кругликов.

-Работой нас не испугаешь, - спокойно сказал Костя. -Айда, Виктор.

Они работали до тех пор, пока погасла заря. Летучие мыши замельтешили в небе, и серп молодого месяца вышел на луг неба прогуляться среди звезд.

-Шабаш, - объявил Костя. Думаю, неплохо потрудились. И оглядел гордо стены!

-В моей работе какое преимущество? Всегда результат виден. Поработал и пожалуйста.

-И людей ободрал, - добавил Кругликов.

-Дело добровольное. Не хочешь, не суйся ко мне. А устраиваю - плати наличными. - Усмехнулся Костя. - Честь по чести.

-Какая уж тут честь. Елене нужно два-три месяца вкалывать, чтобы заработать сумму, которую ты зашибаешь за месяц или и того меньше.

-Кесарю кесарево, а мне - мое, - опять усмехнулся Костя. И с удовольствием стал мыться под краном, смахнув с себя легкую рубашку-распашенку. Плескался он долго, как буйвол. Мускулы играли на теле. Потом раскрыл чемоданчик, переоделся во все чистое. -Мое вам с кисточкой! Айда, Виктор. Завтра без опоздания будем в семь часов. К тому времени, чтобы раствор был готов. Митя, ты меня понял?

-Будет раствор, - сказал Митя. Тело его гудело. Ноги дрожали. Ладони саднило. Подушечки пальцев были растерты в кровь.

-Садовая голова, я же говорила, что надо кирпичи носить в рукавицах,- ругала Митю Лена. -Кирпичи, они же как наждак. Вмиг кожу сдерут. Потом майся. Ну что вот теперь с тобой делать? Какой завтра из тебя работник будет?

Каменщики ушли. Митя долго благодарил ребят из цеха. Семь усталых парней неловко слушали Митю.

-Ты чего, Дмитрий, ребят смущаешь? Видишь, краснеют? Да им в удовольствие мускулы размять. Так ребята? Ну ладно шагайте. Спасибо вам -Спасибо! - Теща поклонилась хлопцам в пояс. - Вон стены прямо, как из земли трава вымахали. Аж не верится. -Елена, иди провожай работников. Можа по сто граммов на дорожку?

-Нет-нет. Ни к чему, - решительно сказал Кругликов. -Вы мне не спаивайте хлопцев. -И что у нас у русских за дурная такая привычка? Сделают люди доброе дело, а их в благодарность так сказать обязательно норовят напоить? Когда мы избавимся от свинячьего пережитка?

-Я же хотела как лучше, - стушевалась теща.

-Да мы не сомневаемся, что вы от чистого сердца предлагаете, -успокоил ее Кругликов. -Спасибо за хлеб-соль. Пойдем мы. Помощники нежданные-негаданные ушли. Стихли голоса и шаги и Митя сно­ва направился к стенам, горячим от дневного солнца. Солнце давно заш­ло, а тепло его осталось в стенах, и к ним было приятно притрагивать­ся.

-Пару таких субботников и стены будут стоять, - сказала Елена довольно.

-И чего ты не такой, как Кругликов? Достался же кому-то мужик. Деловой оборотистый. Я убеждена, что ты их не просил. Ведь так?

-Ну как я мог?

-Ты у меня как девица. Больно стеснительный. Пора деловитей стать. Когда мы с тобой встречались я ждала, когда ты меня наконец поцелу­ешь, когда под руку возьмешь. И злилась на твою нерешительность. Думала и предложение никогда не сделаешь. Как ты отважился только.

-Сам не знаю, - Митя улыбнулся. -Месяца три собирался. Не мог никак решиться. Боялся, что откажешь. Ты такая красивая...

-Ты меня еще любишь? - Спросила улыбаясь Елена.

-Господи, ты еще спрашиваешь? - Митя обнял жену.

-Митя, дом как-то строить надо. Давай я поеду опять в лагерь. Если место найдется. Наймем подсобников.

-Ты же мне обещала, что больше не поедешь.

-Обещала, потому что рассчитывала на тебя. А ты не хочешь. Где же выход?

-Я не хочу, чтобы ты ехала.

- Я тоже не хочу. Как же быть? Деньги-то нужны на подсобников. Чем рассчитываться? Выходит, что надо ехать, Митя. Иначе не выкрутимся.

-Опять нас с Сережкой на все лето одних бросаешь.

-Митя, ну выхода другого нет? Или выбивай отпуск.

-Нет уж лучше тогда езжай.

-Вот я и говорю, что придется.

Елена делала вид, что принимает такое решение только из-за крайних обстоятельств. Хотя если говорить честно, давно поняла выгоду свободной жизни в лагере. Два месяца без семьи были ей в удовольствие. Конечно, были и обязанности, которые приходилось исполнять. Но они были далеко не так обременительны, как она расписывала их Мите. Зато два месяца жизни в горах. Прекрасная природа, хорошее питание, дружный коллектив. И потом ни тебе готовки, ни тебе стирки. Ни базара. Ни уборки по дому. И было еще одно обстоятельство, которое заставляло ее ехать в лагерь, добиваться себе места. Эта причина была сугубо интимная, тайная. В которой себе-то и то она не всегда признавалась. А причина была в надежде на какую-то особенную встречу. С ним. Кто он, она не знала. Но ждала его. Как ждала и в то первое лето, когда приехала в лагерь, действительно считая, что ее ждет тяжелая работа. Но коллектив оказался работящим, сплоченным. Никаких ЧП не происходило и она почувствовала постепенно вкус дачной жизни. И про себя так и считала, что два месяца проводит на даче. Но Мите она всякий раз жаловалась, что без отпусков, что в лагере она сильно устает, что ездит только из-за денег.

В то первое ее лагерное лето первые две недели она была зах­лестнута работой. Поехала в первую смену и нужно было решить десят­ки вопросов, начиная с кроватей, постелей и кончая питанием детей.

А потом все пришло в норму. И у нее появилось свободное время. Особенно по выходным, когда к детям приезжали родители. И она стала уходить в лес, на реку, бродила по лесным цветущим полянам. Но смутно, потаенно, сама не сознавая до конца почему так происходит, чувствовала какую-то неудовлетворенность. Ей чего-то не хватало. А чего она сама не могла понять. Иногда к ней приезжал Митя, но это было редко. Митя по выходным занимался огородом. Нужно было полоть, рыхлить землю, поливать помидоры, огурцы, фасоль. Закатывать с тещей компоты, варить с нею варенье. В общем, дел у него дома хватало. Первые выходные она его ждала. Потом поняла, что ждать бесполезно.

Однажды она забрела далеко от лагеря, даже слегка испугалась, что заблудится. Вокруг был первобытный лес. Папоротники поднимались почти до плеч. Из жирной мягкой почвы перла прорва лесных трав. Пахло сыростью и гнилью. Гнили деревья, упавшие на землю. И она побежала. Высоко в вершинах деревьев шумел ветер. И ей стало страшно. Задыхаясь, она выбежала к реке. И только тут опомнилась. По реке она могла легко сориентироваться. И отдышавшись, медленно пошла вдоль берега, думая, где бы искупаться. Увидела глубокую заводь, решила, что вот оно то место, где можно отдохнуть. Но тут же ноздри уловили запах дыма. На поляне, в тени тутовника вспыхивали и гасли угли. На камнях лежало несколько шампуров. Шашлык был удивительно аппетитен на вид. Мясо блестело от жира. И она почувствовала, что проголодалась. У костра сидел в спортивных брюках и в майке молодой мужчина. Рядом стояла машина. Рыболовные снасти валялись в беспорядке в траве.

-Садитесь к костру, - увидев Елену, приветливо пригласил мужчина. И она неожиданно для себя согласилась. Мужчина вынул из багажника расклад­ной стул и она с удовольствием опустилась на него.

- Сейчас будет готов шашлык.

-Вы один? - Спросила Елена.

-Совершенно, если не считать вас. Не люблю обедать один. Надеюсь, вы проголодались? Ведь вы из леса? И немного, видно, поблудили. Правда?

-Правда! Как вы узнали?

-Видно, - улыбнулся мужчина. -Меня зовут Олегом. А вас?

-Елена Юрьевна.

Мужчина поднялся, сходил к машине и вернулся с бутылкой коньяка и двумя стаканами.

-За знакомство с такой красивой женщиной не грех и выпить. - Он улыб­нулся. Улыбнулась и Елена, молча наблюдая за тем, как Олег открыл бу­тылку, налил коньяк в стаканы, не больше чем на два пальца. -За зна­комство! Он протянул Елене стакан, слегка тронул своим стаканом ее ста­кан и выпил. Потом протянул ей шампур. Елена колебаясь, все же выпила и сначала медленно, а потом со всей большей охотой налегла на шашлык. Шашлык оказался превосходным. Мясо сочным и нежным. Половинки помидо­ров с темной подгоревшей корочкой придавали шашлыку особую пикант­ность.

-Люблю в выходной закатиться куда глаза глядят. Чтобы ни шума машин, ни запаха расплавленного асфальта. А сегодня повезло вдвойне.

-Почему? - Спросила Елена, хотя заранее знала ответ. ! -Вы же знаете, что я отвечу. Зачем спрашиваете? И его прямота понравилась Елене.

Они выпили еще немного. Она чувствовала себя с Олегом так, слов­но давно его знала. Он был сдержан. Вел себя с достоинством. И когда предложил искупаться, она не видела причин для отказа. Солнце стояло в зените, вода была в речке теплой. Почему же не искупаться? Олег пер­вым пошел к воде и она обратила внимание, что у него сильное трени­рованное тело и стыдясь, заливаясь краской поймала себя на том, что подумала, как он наверно крепко обнимает. И уже хотела этих объятий. И когда она в воде споткнулась о камень и вскрикнула, Олег тут же подхватил ее и обнял и у нее не было сил оттолкнуть его. Он обнял ее, потом поднял сильными руками и понес к машине, где на траве лежал надувной матрас. Он бережно опустил ее и стал осторожно целовать гу­бы, щеки, плечи, горячие от солнца и поцелуев. И чем медленнее он цело­вал, тем сильнее в ней разгоралось пламя, пламя, которое давно не горе­ло в ней. И она уже считала, что счастливые дни ушли навсегда. Осталась привычка к мужу. К его объятиям. И вот мощная волна вздымалась в ее груди. Она стала задыхаться. Ее руки как бы сами помнимо ее воли обняли сильные плечи Олега. Он словно не заметил этого и продолжал возбуждать ее частыми укусами поцелуев. Их сладкая отрава влилась в нее одурманивая, лишая воли.

Потом они оба обессиленные лежали рядом, не способные даже пошевелиться. В истоме замерли деревья и желтый осколок солнца. Неподвижным стояло белое облако прямо над их головами. Потом они с наслаждением купались. Ей нужно было уходить, но она медлила, не ухолила.

-Ты чего? - Спросил он. Она не ответила. Только молча прижалась к нему. Он понял без слов. И она умиротворенно закрыла глаза, ожидая повторение того, что было недавно.

Потом, когда она осталась одна, ее начала мучить совесть. Как же так? Как могло такое приключиться? Ведь она никогда не изменяла Мите. И не подумывала даже об этом. Виновато одиночество, решила она. Митя не приезжает. А тут такая природа еще, как на грех. И так хочется любви. Но как теперь она будет смотреть Мите в глаза? Как с ним ляжет в постель? А вдруг он заметит? Поймет, что с нею что-то случилось? Он должен почувствовать. Надо будет с ним быть особенно ласковой, когда он приедет. Или признаться во всем? Что вышло все так неожиданно. Она сама не ожидала от себя такого поступка. Даже не догадывалась за пять минут до той встречи. Но долгой ночью анализируя происшедшее она поняла, что инстинктивно искала подобной встречи, была к ней готова. Потому что в ней всегда было с избытком энергии. А Митя этого не понимал. Или не хотел понять. Брал ее редко. Да и возможности у них не было. Всегда рядом в другой комнате мать с Сережкой. Но даже когда они оставались одни, Митя не торопился к близости. И она носила тайную глубоко запрятанную на него обиду. Смутно догадываясь, что она хотела бы более частых ласк. Теперь сравнивая Олега и Митю она пришла к нелестному для мужа выводу.

Когда она уходила в лагерь, Олег предложил встретиться в субботу, но она ошеломленная случившимся решительно отказалась. И всю неделю не находила себе места, истязала себя работой, твердо решив не идти на свидание. И лихорадочно ждала субботы. И чем ближе подходил выходной, тем медленнее для нее тянулось время. Потом ей показалось, что оно вообще остановилось. Так длинны, так бесконечны стали дни.

В субботу приехал неожиданно Митя. И она ухватилась за него, как утопающий хватается за соломинку.

Митя заметил ее повышенную нервозность, спросил не заболела ли она.

-Много работы. - Ответила она. -Совсем извелась.

-Брось, - сказал он. Проживем без твоего дополнительного заработка.

-Нет-нет, Митя, - решительно возразила она. -Нам нужны деньги. Нам нужно строиться.

«Я все равно приеду к часу дня» - сказал прощаясь с нею Олег. И вот теперь она то и дело поглядывала на часы. Приближался час. Она не знала, что делать. Хотя обещала Олегу и себе, что на свиданье не пойдет. Зачем идти? Вот он рядом ее муж. Она его любит. И никогда его не бросит. Если бы вот только он почаще ее ласкал. Никогда не догадывался, что она нередко остается после него неудовлетворенной. И не может подолгу заснуть. А он спит как убитый.

-Митя, - решилась она, когда стрелка часов переползла два часа, -мне нужно на совещание работников лагеря. Ты отдохни. Поспи. А я скоро приду. Ведь ты не будешь без меня скучать? Самый зной поспи, а потом пойдем с тобой, купаться. Ладно?

-Конечно, конечно, - поспешил успокоить ее Митя. -Я останусь ночевать. Так что времени у нас достаточно. Если конечно, ты хочешь, чтобы я остался.

-Конечно. Что за разговор, я хочу, чтобы ты остался. Правда, могут пойти нехорошие разговоры...

-Какие разговоры?

-Ну что родственники приезжают, как на дачу. А здесь дети...

-Хорошо, я к вечеру уеду.

-Нет-нет, ты останешься. Жди меня. - Она выскользнула из комнаты, сдерживая себя быстро пошла по дорожке, а когда миновала лагерь и она вошла в лес, то сразу побежала. Задыхаясь, она выбежала на поляну, где прошлый раз встретилась с Олегом. Но на поляне никого не было.

«Уехал. - В первую минуту подумала она. -Не дождался и уехал. Решил, что не приду. Но потом при спокойном обдумывании пришла к выводу, что Олег не приезжал. Вряд ли он поспешил бы уехать. Ведь до города не так близко. Верных шестьдесят километров. Да и чего ему было спешить уезжать? Рядом река. Солнце. Лес. Чего нужно?

Она не хотела его приезда. Говорила, что не придет. И вот теперь его не было и ее это бесило. Тщетно прождав около часу, она вернулась в лагерь. Накричала на старшую вожатую и взвинченная верну­лась в отведенную для нее комнату. Комната была прохладная, в тени огромного ореха. К тому же она на окно вешала байковое одеяло, чтобы лучи солнца даже случайно не попали в комнату. Одеяла были брошены и на пол. Митя спал на полу. Так прохладнее. Капельки пота выступили на верхней губе.

Ее пронзила острая жалость. «Ехал на перекладных. Устал, она знала какая сейчас в городе изматывающая жара. А она убежала к любовнику, обманув его. Она быстро разделась, легла рядом с мужем, стала целовать его. Осторожно, чтобы не разбудить. Митя что-то бормотал во сне и никак не мог проснуться. Она тоже попыталась заснуть, но у нее ничего не вышло. Глядя на спящего Митю она упорно думала, почему не приехал Олег. И не находила ответа. Может она не понравилась ему? Показалась слишком доступной? Она слышала от женщин, что мужчины не любят женщин, которые им легко достаются. «Нет, - говорила она себе, -Я ему понравилась. Он не мог не приехать. Что-то ему помешало. За размышлениями она не заметила, как проснулся Митя.

-Ты уже здесь? Давно пришла? - Спросил он, чувствуя себя виноватым.

-Только что, - сказала она.

-Я тебе привез новый роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится

День». Сильная вещь. Почитай.

-Митя, ты же знаешь, что я не люблю Айтматова.

-Ты же еще не знаешь о чем эта книга?

-Ну и что же? Я сама найду, что мне почитать. Что ты мне всегда навя­зываешь книги. У меня все равно будет свой вкус, - сказала она раздраженно. Он с удивлением смотрел на нее.

-Ради бога. Я хотел как лучше.

-Митя, у нас здесь есть библиотека. Да и некогда мне читать.

Митя поднялся.

-Ты куда?

-Домой. Я же вижу, ты не рада, что я приехал. Я больше не приеду. Не волнуйся.

-Митя, какую глупость ты говорить. Ты только подумай! Как я могу не радоваться тебе? Дурачок! - Она обняла его. -Я так стосковалась по тебе. А ты бежать. Разденься. Я хочу с тобой полежать.

И Митя сразу обмяк. Торопливо разделся. Близость с Митей радости ей не принесла. Она, правда, это умело скрыла. И Митя ничего не понял, в его объятиях она думала об Олеге.

Спала она плохо. Рано проснулась. Злилась на себя. За то, что не могла скрыть, как она ждет Олега. Злилась на Митю. За то, что он приехал. И облегченно вздохнула только тогда, когда посадила Митю в автобус. И потянулся бесконечный воскресный день. Она не знала чем занять себя. И ее взгляд остановился на романе, привезенном Митей. «И дольше века длится день». Воистину день длился вечно. Она начала роман, но не могла ни на чем сосредоточиться. Господи, что же это со мной? Митю отправила, сама не нахожу места. Уж не влюбилась ли я? Нет, так не бывает. Я люблю Митю и у нас хороший сын. И никто мне кроме Мити не нужен. И говоря так, она знала, что хитрит с собой. Потому что сегодня поняла в чем дело. Мите все время не хватало деловой хватки. Ей приходилось все делать самой. И она хотела бы иметь такую опору, когда не она, а он принимал решения. Олег как раз из таких. Сильный уверенный в себе человек. Такой не спасует перед любой неожиданностью. За ним, как за каменной стеной. Во всяком случае такое впечатление он производил. И она инстинктивно потянулась к нему. Увидев в нем то, чего не хватало так Мите. Уж этот-то достал бы сам и кирпич, и цемент. И шифер не ей бы пришлось доставать. И ей бы не пришлось заниматься репетиторством. Каждый год по четыре-пять учеников. С ума можно сойти. Но если бы не они, не пионерский лагерь, они бы никогда не скопили денег на строи­тельство дома. Еще им повезло то, что они жили на краю города. Их улица была последней перед рекой. И между домами и рекой шла метров в двести полоса ничейной земли. Мать Елены быстро сообразила, как много можно извлечь из этого ничейного подарка судьбы. Они захватили по­рядочный кусок земли. Правда, вначале пришлось попотеть, поднимая за­лежь. Но потом, когда они внесли навоз, купленный у шабашников-шофе­ров, земля стала неузнаваемой и давала отличный урожай овощей. С ран­ней весны мать Елены торговала на рынке редисом, зеленым луком, зе­леным чесноком, кресс-салатом, позднее огурцами и помидорами, малиной, абрикосами, сливой. Потом им показалось глупым, что рядом пустует еще большой участок земли и они решили прихватить и его. Теперь ра­ботать, на участке было трудно. И нередко приходилось подключаться на помощь теще Мите. Он злился. Ему было стыдно, что они как скопидомы. Но Елена урезонивала его, что огород будет до тех пор, пока они ско­пят на дом. А когда дом поставят, тогда и надобность в двух огородах отпадет. Но она-то знала, что это только слова. Не дураки они, чтобы от такого прибыльного участка отказываться. В крайнем случае можно один огород продать. А другой оставить. Ее не смущало, что она собиралась продавать землю, которая ей не принадлежала. Но ведь они первые ее захватили. Значит, она принадлежит им. Если бы Митя меньше торчал на заводе, а побольше уделял времени огороду, не раз твердила мать Елены, то доход с огорода был бы выше, чем от Митиной работы. Странный он все-таки человек. Другие норовят машины купить, цветными телевизорами обзавестись, а этот живет как пташка божья. Ей вспомни­лось, как весной они встретили с Митей в городе его бывшего сокурс­ника по институту. Как же его звали? Кажется, Самвел. Да-да, точно Самвел. Самвел рассказывал, что работает в мастерской по производству ремней. «Чего? - Поразился тогда Митя. «Ремней, - ответил Самвел. Сейчас в моде ремни. А в магазине выбор не богат. Все идут ко мне. Доходное место. На заводе работал ничего не имел. А сейчас «Волгу» купил. Квар­тиру кооперативную. Не поверишь и все на задрипанные ремни!». Самвел был доволен. Довольство проглядывало в каждом движении, в каждом взг­ляде.

«А как же диплом?» - Спросил Митя. -Институт.

-На черта мне диплом, который ничего мне не дал, - Самвел рассмеялся. -Хочешь подарю его тебе?».

Митя торопливо и как-то неловко распрощался с Самвелом.

-Приходи в гости. С женой приходи, -Кричал вслед Самвел. -А может куда надо отвести? Так я подвезу. Мне недолго.

-Нет-нет. Мы рядом, - твердил Митя и тащил Елену поскорее уйти. Хотя они никуда не спешили.

-Ты чего заспешил как на пожар? - Спросила она недоуменно. -Противно, - сказал Митя. -Не хочу рядом стоять. Ременщик, барыга. Противно.

-Тебе противно, а он живет, как человек, - сказала зло Елена. -А ты

со своими принципами чего добился? Крыши над головой до сих пор нет!

Они тогда крепко поссорились. Несколько дней не раз говаривали. Но каждый и потом остался при своем мнении. И холодок, появившийся после той встречи с Самвелом долго не проходил. Да наверно он и не ушел, если по-настоящему разобраться.

Елена думала и держала перед, глазами роман Айтматова. Первую главу. В которой рассказывалось, как голодная лисица дрожа от страха мечется у полотна железной дороги в поисках пищи. Ерунда какая. Наделяет зверя умом. Удивляется, что лиса не может понять, что это такое страшное проносится мимо всякий раз, когда она появляется у шпал. И Митя еще хвалил. Что говорить о непонимании между животным и изощренным изобретением человеческого разума, когда человек человека не понимает. Как мы с Митей. Разве он не мог достать у себя на заводе металл? Беседка деревянная под виноградом. Каждый год чинить приходится. Стыдно говорить знакомым, что Митя на заводе работает, в сталелитейном цехе. Завод огромный. Один из крупнейших на Северном Кавказе. Производит нефтеоборудование. И чего-чего, а металла там хватает. Все делают, благо, из него. А домой хоть бы уголок какой когда принес. Столбы металлические на забор опять же ей пришлось доставать. Ну не глупо ли? А скажешь Мите, злится. Потому ничего у них и нет. Почему так жизнь устроена, что все блага достаются тем, кто ловчит, крутится? А не таким, как Митя. Он со своей совестливостью выходит всегда в дураках. А раз так, кому нужна его совестливость? Вот и живут с его совестливостью во времянке. А окажись он оборотистым, давно бы жили в собственном доме. Нет, определенно роман не читался. Она включила телевизор. На экране стреляли. Толи в Никарагуа, толи еще где. Она тут же выключила телевизор. Подумала, что от него станет еще жарче. Взглянула на часы. И ее как током электри­ческим ударило. Часы показывали ровно час. «Он приедет сегодня, - сказала она себе. -Обязательно приедет и торопливо отшвырнула книгу, быстро расчесалась, подкрасила губы и выбежала из комнаты. Сначала она увидела машину, а потом уж его самого. Она сделала вид, что случайно проходила мимо.

-О, вы снова здесь! И вчера и сегодня?

-Вчера я не мог. - Спокойно сказал Олег. -Был подъем колонны. Где-то в расчетах допустили промах. Не хватило высоты у кранов. Пришлось срочно опускать колонну, делать насыпь, чтобы кран повыше поднять. Одним словом проваландались и вчера и сегодня до десяти часов ут­ра. Думал не успею к тебе.

-Ничего не понимаю, какая колонна?

-Ах, да я же тебе не сказал еще, что я работаю в строительно-монтаж­ном управлении. Инженером. Монтируем сейчас оборудование новой уста­новки на нефтеперерабатывающем заводе. Понимаешь, завод старый, растя­нулся на десятки гектаров, а производительность маленькая. А сейчас на площади в каких-нибудь двадцать-тридцать соток встанет установ­ка, которая буде давать шесть миллионов тонн бензина в год - в пол­тора раза больше, чем весь старый завод. Здорово, а?

-Устал?

-Еще бы. Ночь не спал. Правда, перед утром прикемарил с часок. Спать зверски хочу. По идее надо было выспаться, а потом уж к тебе ехать. Вот такие дела, Елена Юрьевна.

-Установили колонну?

-А что с ней сделается? Стоит, как миленькая. - Олег устало улыбнулся. -Ты не думал обо мне?

-Честно сказать, некогда было. У нас такая запарка с планом. Гнали на космической скорости. Не до любви.

Его слова задели ее. Она машинально отодвинулась от него.

-Не злись. У меня такая работа. О женщинах думать некогда. Мужик, ко­торый думает о бабах на работе, не мужик, а тряпка.

-Вон даже как! - Обиженно сказала Елена.

Он не среагировал на ее реплику. Как будто не заметил ее подначки. Продолжал говорить о монтаже.

-Представляешь, специальный институт разрабатывает схему подъема

оборудования. Как они могли лопухнуться? Такой просчет! Это опасное де­ло, старуха. Очень опасное. Не рассчитаешь все точно и колонна может брякнуться. А внизу люди. Так вот у нас башковитый бригадир такелажников. Заметь, институт разрабатывает схему подъема, как я тебе уже сказал, а он с шестиклассным образованием каждый раз меняет проект.

-Что же он так промахнулся на этот раз?

-И на старуху бывает проруха, - рассмеялся Олег. Он был еще там на строительной площадке. Еще не остыл. Еще переживал перипетии подъема. И это ее злило, выводило из себя. Она здесь, ждала, нервничала. Он даже не из­винился и говорит не о ней, а о какой-то колонне. Сто лет ей снилась эта колонна. Она никогда не была на нефтеперерабатывающем заводе и не будет. А он распинается. А она дура, вырядилась. Платье с глубоким вырезом надела. Чтобы подчеркнуть, какая красивая и высокая у нее грудь. Не нужна ему не она, не ее вырез. Он как и ее Митя влюблен в свою работу. Выходит, шило менять решила на мыло.

-Лена, пошли купаться. На мне вся пыль стройки. Я даже дома не был. Прямо с завода к тебе сюда.

Последние слова хоть как-то ее утешили.

-Ну чего ты?

-Не хочу.

-Не упрямься. Я же все объяснил. У нас праздник сегодня. Подъем колон­ны всегда праздник. Венец труда. А ты такая...

-Какая?

-Развинченная. - Он быстро разделся: на этот раз он был в вельветовых брюках и спортивной майке с крупной надписью «Адидас». Не дожидаясь ее, он побежал к воде и с ходу врезался в спокойную гладь заводи.

-А ты колючая, - сказал он отфыркиваясь от воды. -Жаль. По тебе этого не скажешь. По первому знакомству. Мне прошлый раз показалось, что с тобой легко и просто. Выходит, я ошибся?

-Не ошибся. Со мной действительно легко и просто. Это я злюсь на тебя, что ты не приехал вчера. Понимаю, что глупо злиться и ничего не могу поделать.

-В искренности тебе во всяком случае не откажешь, - рассмеялся Олег.-

Ну так как? Мир?

-Мир, - рассмеялась Елена.

Он плавал, нырял, дурачился в воде, а она с удовольствием наблюдала за ним. Но он купался недолго.

-Зверски хочу есть. Маковой росинки с утра во рту не было. Пошли будем обедать.

-Я не хочу. Недавно обедала.

-Жаль. - Он достал из багажника палку сервелата, крупные помидоры, малосольные огурцы, персики, брынзу. Потом полез в кабину и извлек из нее великолепный букет гладиолусов. -Может быть этот букет чуть-чуть поднимет тебе настроение?

-Ой какое чудо! - Воскликнула Елена и рассиялась.

-Вино будем пить?

-Не хочу.

-У тебя сегодня главное слово "нет". Ну нет так нет. Я тоже не жажду.

-Я правда не хочу есть и не хочу пить. А ты ешь. Ты ешь, а я буду смотреть на тебя. Ты мне нравишься.

-Да? Спасибо. Ты мне тоже нравишься. И вдвойне нравится твоя откровен­ность. Какая-то обезоруживающая.

-Я не всегда такая. Не строй иллюзий. - Рассмеялась она. К ней наконец

вернулось настроение.

Он быстро поел и отодвинул еду.

-Теперь бы еще немного поспать...-Сказал он мечтательно.

-Поспи. - Она сказала так, хотя думала совершенно о другом. Она хотела ласк. Хотела скорее оказаться в его объятиях. Она берегла себя для встречи с ним. И Митю к себе ночью не подпустила. Митя недоумевал. Она же сослалась на трудный день и легла спать отдельно от него. И вот теперь тот, ради которого она обманула мужа, говорит, что хочет спать.

-Спасибо. Боялся, что ты не поймешь. Обидишься.

-Ну что ты. Конечно поспи.

Олег достал из багажника надувной матрас, накачал его, лег и кажется его голова еще не успела опуститься на подушку, как он уже заснул.

«Ему видно и в самом деле досталось нынешней ночью, - подумала Елена. А я со своими желаниями. Ей стало неловко. Она поднялась и пошла побродить у берега. На берегу ее потянуло к воде. Она быстро разделась и не спеша стала плавать в заводи. Вода ее окончательно успокоила. Своей прохладой, тихими кругами, лепетом волн на перекате, где время от времени выпрыгивали из вода капельками расплавленного серебра верховки. Голавль гоняет, подумала она, вспомнив слова Олега.

Рядом на вершину ольхи сел угольно черный дрозд и стал своими черными бусинами глаз буравить Елену. Тонкая ветка под ним гнулась. Но он почему-то не хотел улетать.

Почувствовав, что слегка устала и продрогла, она вышла из во­ды, тщательно вытерлась махровым полотенцем, принесенным из лагеря, крепко растерлась, разогнала кровь и села рядом с Олегом. Смотрела, как он глубоко и спокойно спит, и мощная грудь мерно вздымается, как у тяжелоатлета, подумала она.

Он почувствовал ее взгляд и проснулся.

-Скучаешь?

-Нет.

-Скучаешь. Хорошо здесь. Так бы и ездил сюда каждый выходной.

-Что же тебе мешает?

-Через неделю уезжаю в командировку.

-Куда? - Вырвалось у нее.

-В Литву. Наша жизнь такая. Все время на колесах. Мы там, где строят нефтеперерабатывающие комплексы. А их, как ты понимаешь строят много. Нефть - двигатель прогресса. Без нефти ни туды и ни сюды, - он улыбнулся. Вот мы и мотаемся по стройкам.

-И надолго едешь?

-Наверняка трудно сказать. Может на месяц, а может на три.

-Час от часу не легче...Возьми меня с собой, - неожиданно сказала она.

-Ты же не поедешь. Я знаю, что не поедешь.

-А ты позови.

-Нет.

-Почему?

-Жизнь слишком серьезная штука, чтобы с нею так легкомысленно поступать. Ты что преподаешь в школе? Литературу?

-Почему так решил? Математику.

-Вот и просчитай сначала, что из этого выйдет. Ты же меня совсем не знаешь.

-Боишься ошибиться.

-Боюсь. Я уже дважды обжегся. Сначала думал, жить без них не смогу, а потом не знал, как избавиться. И потом, у тебя семья.

-Откуда ты знаешь?

-Красивые всегда замужем. Наш брат никогда красивую женщину не упустит. А кто он у тебя и что - знать не хочу. Подробности губят. Убивают. -Значит, разочарован в нашем брате.

-Ну почему? Не так мрачно. Далеко не так. Просто стал осторожнее. Я же в командировках. А вы - кошки. Вам нужно, чтобы вас все время кто-то гладил. Вот и ты захотела того же. Окажись муж под боком, не изме­нила бы.

-А может изменила бы.

-Дудки. Небось неделю потом после моего отъезда совесть мучила. Приз­найся.

-Ну мучила. А все равно пришла.

-Запретный плод сладок?

-Не только.

- А что же?

-Скучно. А потом ты самостоятельный и уверенный в себе. С тобой надежно.

-Откуда ты знаешь?

-Вижу по тебе.

-Выходит у тебя муж не такой.

-Был бы такой, не изменила бы.

-Была бы охота изменить, а повод найдется... Интересно все-таки что ты за человек? Лицо у тебя хорошее. Открытое и доверчивое. У тебя наверно много друзей.

-Много.

-А что, может в самом деле взять тебя с собой?

-Теперь если даже захочешь - не поеду.

-Почему?

-Не знаю.

-Ну а все-таки.

-Может быть, здесь как раз и нужна безоглядность больше всего. Вот так - просто взять и пойти за человеком на край света.

-У тебя неприятности?

-С чего ты взял? У меня все в порядке. Просто хочется чего-то другого.

Надоел этот ритм жизни. Хочется переключить скорость. Работа, дом. Дом, работа, репетиторы. Надоело.

-Брось.

-А как жить?

-Смени работу. Брось репетиторство.

-Легко сказать сменить работу. А потом, меня ценят в городе. И занимаюсь я не за красивые глазки, как ты понимаешь. Деньги нужны.

-Зачем?

-Дом нужно строить.

-Тогда пиши пропало. Засосет на всю жизнь. Сегодня деньги нужны на дом. Завтра на кафель чешский. Послезавтра, извини, на финский унитаз. И т.д. и т.п.

-Ерунда какая!

-Дай бог, чтобы ерунда. Эта ерунда уже не одного человека съела. Не стань рабом вещей. Это страшно.

-Ты пугаешь, а я не боюсь.

-Дом большой собираешься строить?

-Пять комнат. Двухэтажный. С верандой, балконом.

-Вот-вот. Одноэтажный уже не устраивает... Знаешь, я недавно прочитал одну интересную мысль. Писатель пишет о себе. Когда-то в детстве у него было туго с одеждой. А потом, когда стал много зарабатывать, почувствовал тягу к вещам. Красивым. Сколько не купит, все ему мало. И тогда он стал бороться с собой. С этим проявлением вещизма.

-Ну и как? Победил? - Усмехнулась Елена.

-А черт его знает, - рассмеялся Олег.

-Так чем тебе не угодили твои жены? - Спросила Лена.

-Да так. По-разному.

-А все-таки?

-Одна все время стремилась меня переделать. Под свой лад. Чтобы я всю жизнь сидел у ее юбки и говорил, какая она красивая да замечательная. На рыбалку поеду - скандал. На охоту - скандал. У друга задержусь - снова неделю не разговаривает. Воспитывает. Ты женатый. Ты дол­жен. А я никому ничего не должен. Нравлюсь - живи. Не нравлюсь - привет мой вам с кисточкой. Жизнь и так сложна, чтобы ее усложнять еще лич­ными отношениями.

-А другая?

Другая замучила подозрительностью. По улице идем, и стоит взглянуть на проходящую женщину, начинается допрос: кто она? Откуда ее знаю? Почему посмотрел? Ну и так далее. Сбежал через полгода. Слушай, Елена, если у меня с командировкой выгорит не больше чем на месяц, давай мотанем в горы. Хотя бы на недельку. А?

-Как это?

-Обыкновенно. Возьмем палатку. Удочки. Я буду форель ловить. Ружье возьмем. Поохотимся. Поедем, а?

-А что я дома скажу?

-Придумай что-нибудь.

- Ты же еще в лагере будешь.

-Ну это же если...- Рассмеялась Елена. -Вот когда вопрос конкретно встанет, тогда и обсудим. Возражения имеются? - Она улыбнулась.

-Возражений нет. Имеется предложение.

-Какое?

-Иди ко мне.

-Ты же устал.

-Кто тебе это сказал? - Шутливо откликнулся Олег. -Я же выспался и теперь готов к труду и обороне. От тебя пахнет свежей водой. Ты купалась?

-Да.

-А со мной не захотела. Иди же ко мне. И он настойчиво потянул ее за руку...

-Когда ты приедешь следующий раз? - Спросила Елена, прощаясь с ним.

-Не знаю. Если уеду на этой неделе, значит, долго не увидимся. А может отставят командировку. Такое тоже нередко случается.

Так в неопределенности он и уехал. И неожиданно появился в пятни­цу утром. Разыскал ее в лагере. «Отложили на две недели отъезд. Так что иди договаривайся с начальником лагеря».

-О чем?

-Поедем в горы.

-Но что я скажу?

-Придумай что-нибудь.

Она действительно придумала и через полчаса они уже ехали по горной дороге.

-Я сумасшедшая. А если приедет муж в лагерь? А меня нет? Я правда сумасшедшая. Они забрались в самую глушь. Дальше уже дороги не было. Они выбрали место на небольшой поляне. Вокруг поляны росли березы и сосны. Из двух ущелий сбегались два бурных потока. Один желтый от глины, другой иссяня-светлый. Они разбили палатку под навесом огромного камня и там же разводили костер, варили уху и пекли рыбу, проткнув ее острой палкой. Форель в светлой речке водилась в изобилии и они ловили ее ровно столько сколько было нужно для обеда. Вокруг было полное безлюдье. Только дикие кабаны бродили по ночам по дубравам да бегали легкие косули.

Они прожили в горах три дня. И он вернулся в город. Больше они ни разу не встретились. Уже осенью она не выдержала и позвонила в строительно-монтажное управление, где он работал и девичий голос ответил, что Олег погиб во время аварии в Литве. На одном из химических заводов. Около двух месяцев назад. Сообщение так оглушило ее, что она даже не спросила как это случилось. Хотя это уже не имело никакого значения. Главное было в том, что человека уже не было в живых. А она злилась на него, бесилась за то, что он ни разу не подал о себе вес­тей.

Прошло несколько лет и она поняла, что лучшее, что было в ее жизни –это те три дня, проведенные в горах. Значит, она любила Олега. По­тому что с Митей никогда ей так не было хорошо. А ведь она верила, что любила и Митю. Где же была истина? До конца она и сама не знала. И с этим ощущением раздвоенности жила последние годы.

И теперь ездила в лагерь с тайной надеждой на неожиданную встречу. На какую? Она и сама не знала. Знала, что чего-то еще ждала от жизни. А чего? Не одной же квартиры. Ждала встречи. А может быть встреча с Олегом и была единственно предназначенной ей судьбой. Но Олега нет. Время зарубцевало боль потери и она снова чего-то ждет. Хотя почему она должна ждать. У нее сын. Муж. И она любит Сережку. И любит Митю. Пусть не так как любила Олега, но тоже любит. Или обманывала себя все годы? Может выходя замуж хитрила с собой? Увидела, что Митя тихий, покладистый поняла, что лучшего мужа себе не найдет и бросилась в замужество не как бросаются в омут, а разумно устроила свою жизнь.

Она любила рассказывать знакомым о своем бескорыстии. О том, что все готова отдать друзьям. На самом деле так и было. Даже Митю готова была уступить своей подружке Таньке, сокурснице. Вот какая была бескорыстная. А Олега бы уступила? Черта с два. Зубами бы защищала его для себя. Значит, и тогда она не сказала всей правды себе. Или не поняла или не захотела знать этой правды. Раз могла уступить. Любимых не уступают. За них можно умереть, но не уступить. Значит, она тогда, даже тогда Митю не любила. Просто он ей нравился. И она могла его уступить подружке. Как уступала платья и босоножки, когда та шла на свидание и просила их у Елены. Она действительно была бескорыстна. Сама могла пойти на свидание в чем угодно лишь бы сделать приятное подруге. Отче го же теперь в ней появился такой вкус к размаху? Если дом так огромный, чтоб завидовали. И о мебели она уже подумала, что брать любую не станет лишь бы набить квартиру. Купит только гарнитур. Венгерский или финский. На худой случай югославский. Но никак не наш. И кафель достанет чешский. Правда, она об этом пока не говорила Мите. Митя вообще не думает о ме­бели. Ему достаточно крыши над головой. Нет, ей подавай не просто голые стены. Ей нужен настоящий дом. В который приятной зайти и привести гостей. И не грех похвастаться тогда домом и уютом. Она завоевала это право своим трудом. Своей жизнью. Каждый человек имеет право на лучшую жизнь. Тем более она. Не звавшая отца, вкусившая все прелести послевоенной голодной житухи.

Отца она видела один единственный раз, когда они ездили к нему на торфоразработки. И с тех пор у нее торф будет ассоциироваться с голодом, холодом и болотной сыростью. И в школе, когда будут проходить торф она будет непроизвольно передергиваться и недоумевать, как можно такую гадость, как торф изучать. Торф, который добывался ценой человеческих жизней. Она еще тогда поняла, что нет ничего на свете такого во имя чего стоило жертвовать человеческими судьбами и жизнями.

Тогда девчонкой она не смогла понять почему они уехали на Кавказ одни, а отец остался там в торфяных гнилых болотах. От которых поднимался сырой промозглый туман, сжирающий легкие. Она не могла понять, почему отец должен отбывать наказание за плен и не могла понять, почему они должны жить одни без него. Она только уловила своим детским чутьем, что отец не жилец на белом свете. Как и многие кого она увидела тогда на торфоразработках с желтыми лицами, с проваленными глазами и лихорадочным блеском белков. И еще в них была какая-то рабская покорность судьбе. И она не могла смотреть людям в глаза. Избегала их взглядов. Словно боялась, что эти взгляды на всю жизнь лишат ее спокойного существования и будут постоянно беспокоить ее детскую чистую совесть.

С отцом действительно ей больше увидеться не привелось. Он сгорел от туберкулеза, заработанного по всей вероятности еще в плену на лесоразработках или в Брисбене, где они каждый день под ледяными ливнями грузили или разгружали пароходы.

Мать Елены получив известие о смерти мужа, пыталась повеситься. Задержись тогда Елена на пять минут лишних в школе, и она осталась бы сиротой. Но она пришла из школы вовремя. Увидела, как мать стоит с петлей на шее на табуретке. И сразу все поняла. И дико закричала.

-Ты что? Ты что придумала?! - Мать дрожащими руками сняла петлю и опустилась на пол, ноги ее не держали, обняла дочку за худенькие плечики и зарыдала, забилась в неутешном плаче.

-Зачем ты хотела это сделать? Ты хотела меня оставить одну?

-Прости меня, доченька, прости мой цветочек. Невмоготу мне жизнь. Невмоготу.

-Ты могла меня оставить одну на всем свете? Мама! Как ты могла ! Мама мы же с тобой вместе. Ты не одна. -Она поняла, что сейчас надо подбодрить мать, вернуть ей веру в жизнь. И она плакала вместе с матерью и говорила, что скоро она вырастет и пойдет работать. И они еще отлично заживут.

Тогда они уже ушли из общежития. После войны не разрешили жить в общежитии с ребенком. И мать сняла комнату. Получала за свою работу в охране четыреста рублей. Сто из них платила за квартиру. А буханка хлеба на базаре стоила триста рублей.

Как они выжили, Елена до сих пор не могла понять. Хотя чего ж не понять. Выжили благодаря картошке. Каждую осень желающих посылали на уборку картошки в колхоз. За работу в колхозе платили натурой. И мать умудрялась привезти домой осенью три-четыре мешка картошки. Вот этой картошкой они и жили.

Мать и Елену брала с собой. И она как могла помогала матери: матЬ копала, а она собирала холодные клубни опухшими от холода и недоедания руками. Жили они в шалаше до самых холодов. Но не жалели о том, что было сыро и холодно. Не жалели потому, что были сыты. Картошку разрешали есть вволю. И они ее варили, пекли, а иногда даже жарили на постном масле. Это было объеденье, царская еда.

Когда отменили карточки, мать перешла работать на стройку подсобницей. Рвала живот, таская кирпичи и раствор с земли по высоким сходням на этажи. Но зарабатывать все же стала больше. И каждый год к первому сентябрю умудрялась скопить на новое платье Елене.

Елена твердо решила после школы пойти работать. Но мать ползала на коленях, выла заклиная ее поступить учиться. И она сдалась. Поступила на физмат. Елена была уже на третьем курсе, когда матери дали ссуду десять тысяч рублей и план. На эти деньги они слепили саманную времянку да так и жили в ней с тех пор. Потому строить дом было не на что. Сюда во времянку она и привела Митю. Здесь и Сережка нашелся.

С первого дня, как Елена пошла работать, они стали откладывать деньги на дом. С тех пор и повелось, когда другие ехали в отпуска, Елена работала в лагере. Сначала вожатой, потом воспитателем, а последние годы старшим воспитателем. Это было действительно большое подспорье для семьи. Во-первых все ее отпускные до копейки оставались целы. К тому же она питалась в лагере. Опять же экономия для семейного бюджета. Она бы могла еще и что-то привозить из лагеря. Но здесь она была щепетильна и не на какие сделки с совестью не шла. Хотя прекрасно знала, что заведующая лагерем вместе с завхозом умудрялись списывать под видом старого новое постельное белье и одеяла, а потом продавали все эти вещи знакомым. На Елену косились, боясь, что она может сообщить куда следует. Но Елена считала, что ее это не касается. У нее есть свое конкретное дело и своя совесть. До других ей нет дела. Пусть живут, как хотят. Она не такая дура, чтобы из-за этого потерять место в лагере. Кто бы ее потом взял на работу? Кому хочется с доносчиком работать? Она твердо решила заработать на дом. И целенаправленно шла по избран­ному пути. И помаленьку, по капельке, но деньги набегали, копились. И они загодя стали прикупать строительные материалы: кирпич, столярку, краску, гвозди. И все уверенней мечтали о том дне, когда начнут строй­ку. И уже заранее представляли, каким захламленным станет двор. Но были рады даже приближению этого неустройства во дворе. И этот день при­шел. Так долгожданный. Выстраданный. Почти нереальный. А они с Митей поссорились из-за треклятого отпуска. Ну кто бы кроме Мити стал еще из-за этого ссориться? А еще раньше поссорились, когда заказывали проект. Из-за количества комнат. Митя хотел скромнее, ограничиться тремя комнатами. А Елена с матерью настаивали на большом доме. Теща не выдержала и нагрубила Мите. Сказала, что деньги не его, а ее с Еленой, так что как хотят так и будут строить. Зря, конечно, сказала. Хотя и верно по существу. Елена была главным добытчиком в доме. В школе у нее было двадцать четыре часа, да репетиторством она зарабатывала не меньше двухсот рублей в месяц. Не знала выходных. И еще преподавала в санатории детском. Девять часов. Какие там уроки. Одно присутствие. Там прежде всего здоровье детей. Чтобы они верили, что у них все так же, как и везде. Как в школе. Что они не оторваны от учебы. Елена пошла сюда на работу с тайным страхом. Боялась заразиться. Первый раз, придя домой, вымыла руки одеколоном, а губы протерла сливочным маслом. Не будь такой нужды в деньгах, никогда бы не пошла. К тому же доплачивали двадцать пять процентов за вредность. Но так было первый раз. А когда увидела детей стало жалко: хоть оставайся вместе с ними. И скоро она забыла про свои страхи. И уже учила больных детей не, потому что ей хорошо платили, а потому что не могла не учить их.

Каждый раз ждала встречи с ними. Особенно с Миленой Гвоздиковой. Прозрачная такая девочка. Все понимает. Умница. Могла стать математиком. А здоровья нет. Елена справлялась у врачей. Надежды почти никакой. И вот Елена должна делать вид, что ничего не знает и учить ее, и улыбаться, рассказывать о новом фильме, о прочитанной книжке. Зная, что юная, умная, красивая девочка обречена. Почему так неспра­ведлива природа? Раз уж дана жизнь, она должна быть исчерпана до конца. Живут же какие-то подонки по восемьдесят лет. Себе и миру в тя­гость. Ничего доброго не сделавшие за свой долгий век. Уродливое, подлое всегда более живучее нежели добро, красота, сострадание. Это Елена усвоила с пеленок. Она говорит, что Милена скоро поправится. Непременно. Только надо слушать врачей. И делать все, как они велят. Милена удивительно способная девочка. Все схватывает с полуслова. С ней интересно заниматься. А потом Елена по дороге домой или в шко­лу плачет. Обещает себе, что больше не пойдет в санаторий ни за какие коврижки. Но приходит день и она снова там. Так каторжник привыкает к своим кандалам. Не знает, как каторжник, но вот знакомый художник, бывший узник Бухенвальда, облачался дома в лагерный полосатый халат. Елена была поражена. Спросила, зачем он это делает. И он не смог объяснить. Как не могла объяснить она, почему упорно изо дня в день шла в санаторий. Конечно, ей нужны были деньги. Но теперь ей нужны были и эти отверженные жизнью дети. Они ждали ее. И она знала, что ее ждут. И шла. Однажды дети ей выказали обиду, что учителя часто меняются. Спрашивали почему. Как она могла объяснить? Что они наверное боятся заразиться. И уходят, как только находят работу в обыкновенной школе. Могла ли она после такого разговора тоже сбежать? Хотя ей такая возможность представлялась не раз. Можно было при желании взять еще часы в вечерней школе. Но она упорно отказывается. Хотя школа рядом, а санаторий на окраине города и туда надо добираться с двумя пересадками. Сначала ехать троллейбусом, а потом автобусом. И еще порядком идти. Но если бы добираться было вдвое дальше она бы и тогда не оставила санатория и несла свой крест. У каждого из нас есть свой крест. Для нее крестом был санаторий. Дети с лихорадочным блеском в глазах, с красным болезненным на щеках румянцем. Худенькие и слабые.

Странно все-таки устроена жизнь. Пока она не работала в са­натории, она даже не подозревала, как много страдающих детей. Пока мы здоровы мы не думаем о болезнях и не замечаем больных людей. Может быть это защитная реакция организма. Здоровое думает о здоровом. Если это так, то в самой защите есть какая-то ущербность. Нужно ви­деть болячки мира, чтобы не ожесточиться. Хотя бы во имя этого одного.

ГЛАВА 4

В окно словно ударил налетевший ветер. Или воробей невначай стукнул клювом. Митя открыл глаза. За окном кто-то маячил. Вышел во двор. Иван Тимофеевич Щербаков, сосед с усмешкой смотрел на Митю.

-Однако любишь поспать, сосед. Какого хрена до сих пор дрыхнешь? Пора работу сполнять. Айда, чего смотришь? Зенки-то промой и пошли. Сейчас самый раз крутиться, пока жара не навалилась. Днем не работа, морока одна.

-Иван Тимофеевич, мне как-то неловко...

-Иди ты знаешь куда со своей неловкостью? А мне ловко? Когда мне надо было ты помогал как мог, а я в кусты? Нет, мы так не договаривались. Так не по-соседски. Ты - мне. Я - тебе. Я так понимаю. Давай-давай мойся живо и начнем.

Когда Елена вышла во двор, Иван Тимофеевич умудрился выгнать двенадцать рядов и теперь они с Митей снова поднимали подмости.

-И где вы так насобачились класть? - Спрашивал довольный Митя.

-Я кем только в жизни не был. И штукатуром, и плотником, и бетонщиком. И арматурщиком. Легче сказать, кем не был. И слесарил. И варил. Теперь вот только последние пятнадцать лет работаю шофером. Наверно стареть стал. Поддержи подмости, какого ты хрена на меня смотришь? Ты на подмости смотри. А ну-ка, Ленка, давай бросай кирпичи мужу, a он пусть ловит.

-Да я наверно не смогу, - смутилась Елена.

-Сможешь. Только рукавицы надень. Не боги горшки обжигают. Вот так. Елена надела рукавицы красные от кирпичной пыли и неловко бросила первый кирпич. Он не долетел до подмостей, ударился о стену и раско­лолся на две половинки.

-Вот кирпич стали делать, негодяи, - возмутился Иван Тимофеевич. Рассы­паются, как будто из песка сделаны. Помнишь, баня дореволюционная стояла у садика Чехова? Ну там, где сейчас бассейн «Садко»? Так вот когда решили бассейн делать понадобилось убрать развалины бани. Месяц потратили на то, чтобы свалить стены. Стояли, как железобетон. Вот как надо кирпич делать! А раствор? Ни одного паза между кирпичами я там не видел. Век бы еще стояли стены, если бы в войну бомба не угодила. Умели строить на Руси!

-Ваня! Ты где? - Раздался голос жены соседа.

-Старшина поднялся, - улыбнулся Иван Тимофеевич. -Здесь я! Здесь!

-Завтракать спущщайся! - Потребовала жена. -Картошка остынет.

-Ничего, - весело отозвался Иван Тимофеевич. -Подогреешь.

-Еще чего! - Возмутилась жена.

-Ты лучше иди кирпичи покидай. Подсоби людям. Жирок растряси.

-Мне и дома делов хватат.

-Дом он и есть дом. А соседям тоже помочь не помешает. Давай-давай. Двигай.

-Ну Иван, ну садовая голова. Мы с тобой что собирались делать сегодня? Ковры выбивать. К куму съездить собирались помочь забор поставить.

-Пыль и сама выбьешь. Поначалу, правда, из тебя пыль потрясти не мешает, - Иван Тимофеевич рассмеялся, - ловко бросил мастерком раствор на стену и точно положил кирпич, мазнул ребром мастерка, собрал выдавившийся кирпичом раствор, бросил на стену, снова зачерпнул раствор. Кирпич положил, придавил рукой. Точно по шнуру кирпич улегся. Как миленький. -Давай, жинка, давай, не жмись. Шагай сюды. Часик поработаешь, пока подмога придет. Потом коврами займешься.

-Штоб тебя разорвало, - беззлобно сказала соседка. Она была крепкая широкая в кости червленская казачка. С могучими руками. Она вошла во двор, удобнее завязала фартук и ловко, словно всю жизнь только этим и занималась, принялась бросать кирпичи Мите.

-Вот где талант пропадает, - рассмеялся Иван Тимофеевич. -Вот подсобник так подсобник, не то, что ты, Елена. Пока нагнешься, пока кирпич бросишь соснуть можно. Эх, вы, задрипанная интеллигенция. - Он говорил и продолжал ловко гнать стену, заводить угол, армировать его, на случай земле­трясения и делал это легко, словно играючи и продолжал насмехаться над Еленой, над Митей, над женой. Но делал это вкусно, беззлобно и всем

стало весело и легко. И стена росла незаметно, загораживая двор от солнца, бьющего сквозь ветки могучей красавицы груши.

Ровно в семь, хоть часы проверяй, появились каменщики.

-Ого! У нас, Виктор, кажется появились конкуренты! - Весело сказал Костя. На хрена вам нужны были мы, когда вы сами можете с успехом выгнать стены? - Удивился Костя. Он не спеша разделся, достал из чемоданчика плечики, повесил на них тончайшего полотна модную голландскую рубаш­ку, американские джинсы, снял итальянские легчайшие босоножки, пере­оделся в рабочую робу, плечики с одеждой аккуратно повесил на сучок груши, поднялся на подмости, оглядел кладку: «Айда к нам в бригаду. Кла­дешь отменно».

-Может угол проверишь? - усмехнулся Иван Тимофеевич.

-А что его проверять? - Ответил задорно Костя. -Я и так вижу, что он

ровный. -Я серьезно говорю, иди к нам в артель.

-Спасибочки. Мне и за рулем неплохо.

-Мы больше зарабатываем, - сказал Костя.

-Мне тоже хватает, - ответил Иван Тимофеевич, переставляя шнур. Сразу на три кирпича вверх.

-Может посоревнуемся? - Спросил Костя.

-А шо? Можно, - легко согласился Иван Тимофеевич. -Давай ты на правой стене, а я на левой. Виктора поставим на внутреннюю стенку.

-Идет.

-Дети что ли, - пытался образумить Митя. -Какой прок от вашего соперничества?

-Да ты не бойся, - успокоил Митю Костя, -стену не запорим. Будь спок. Тебе же выгода: быстрей закончим. Значит так ,Иван Тимофеевич. Соревно­вание на время. Так? Кто больше уложит кирпича за сколько? Ну положим за три часа.

-Чего мелочишься? Соревноваться, так соревноваться. Давай до вечера.

-А сколько вы клали за смену? - Поинтересовался Костя.

-А когда какая нужда была. Но учитывая, что я несколько подрастерял квалификацию, то больше полуторы тысячи кирпичей уложить за день не обещаю.

-Неплохо, - сказал Костя. -Я тоже примерно столько кладу, когда нужда. Если нет финтифлюшек всяких на оконных проемах. Сильно задерживают. Или там опять же резной карниз. Ну что хлопцы, поддержите нас огоньком? Так чтобы без перерыва с раствором и кирпичом.

-Поддержим, - ответил голос от калитки. Все обернулись. Улыбаясь, шел по дорожке Кругликов.

-Так нечестно, - сказал Митя. -Афанасий Леонидович. Ну вчера я еще мог ж понять. А сегодня - лишнее... Идите отдыхать. Зачем вы пришли?

-Вы только послушайте люди добрые этого басурмана. Вместо того, чтобы сказать спасибо, Афанасий Леонидович, он меня гонит. Это нормально, я вас спрашиваю? Ну-ка найди мне, Елена, Митькины старые штаны. Не мог же я через весь город в старье ехать.

-Афанасий Леонидович1-Взмоиился Митя. -Ну зачем вы?

-Ты бросай кирпичи. Бросаешь? Ну и правильно делаешь. Ксвати, великий строитель, да будет вам известно, что я вчера вечером после вас отправился в библиотеку. И кое-что вычитал. Отгадай что? -Кругликов лукаво взглянул на Митю.

-Нашли что-то определенное по стали?

-Догадливый. И в кого ты такой вумный? - Весело сказал Кругликов, облачаясь в старые Митины брюки. -Так вот, в одном из журналов я вычитал что в Ленинграде на одном из заводов...

-Понятно, - сказал Митя.

-Что тебе понятно?

-Я читал эту статью.

-Когда? И почему молчал?

-А чего говорить? Во-первых, они получают сталь в малых количествах. Варят по три тонны в сутки. Так?

-Так.

-А нам нужно варить неизмеримо больше. Далее. Ленинградская сталь выдерживает давление до двадцати атмосфер. А нам нужно на сотни. Так чему прикажете радоваться?

-Но зацепка все-таки какая-никакая есть?

-Разве что зацепка? - Усмехнулся Митя.

-А я думал тебя обрадую. - Разочарованно сказал Кругликов. -Все-таки

мог мне сказать, что читал эту статью.

-Найдем мы нашу сталь, Афанасий Леонидович. Обязательно найдем. Никуда она от нас не денется. Надо заставить пошевелить мозгами отдел главного металлурга. В том числе металловеда. За что он деньги получает? Не знаешь? И я не знаю. Пусть поломает голову.

-Мы будем работать или обсуждать вашу сталь? - Спросил с насмешкой Костя.

-Он прав, - сказал Кругликов, забираясь на подмости. Взял лопату и стал размешивать раствор. -Ну что? Начали?

День, как и все предыдущие выдался знойный. Словно не начало лета, а по крайней мере начало августа. Солнце стояло в зените и жарило напропалую. Елена изнемогала. С Мити она содрала уже вторую майку, мокрую от пота. А Костя гнал и гнал безостановочно. Работал он играю­чи, словно не было зноя, словно клал не кирпичи, а пушинки. Притомился и приумолк Иван Тимофеевич, то и дело утирался рукавом Виктор, а ведь ему было проще на внутренней стене. А Костя мурлыкал себе под нос: «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил». И постукивал мастерком, словно только приступил к работе. -Что приумолкли, други? Иван Тимофеевич, до вечера далеко, солнце высоко, а вы что-то не поете?

-Спою вечером, -ответил с придыханием Иван Тимофеевич. -Здоров ты однако работать. Ни капельки пота не выступило.

-А зачем? - Легко ответил Костя. -Я к работе привычный. Дождь. Снег. Ветер. Мне все едино.

Остановились только на время обеда. На полчаса. А потом не разгибаясь, гнали до самого вечера. Пока солнце не скукожилось и не упа­ло за лесистые горы.

-Притомилось красное, - усмехнулся Костя. -Он умылся под краном. И выг­лядел так, словно и не работал вовсе. Они придирчиво измерили с Иваном Тимофеевичем сделанное и оказалось, что Костя обогнал своего соперника кирпичей на четыреста.

-Я проиграл, мне и ставить бутылку, - сказал Иван Тимофеевич. –Хорошо с тобой работать. Люблю таких работников. Коль делать дело, так сполна, от души. Или не делать вовсе. Сидайте за стол. Я сейчас.

Мать Елены приготовила борщ со свежей говядиной, томился на большом блюде жирный желтый рис, исходила жиром баранина, обложенная колечками лука и соломкой моркови.

-Люблю поесть после трудов праведных, - воскликнул Костя, усаживаясь за стол. -У вас, Митя, хорошие соседи и друзья по работе. Я бы на ва­шем месте нас не нанимал. Деньги что ли лишние? Вон как Иван Тимофеевич работал. Да и твой начальник не филонил. Не люблю сачков.

Мать Елены поставила на стол бутылку белой.

-К едрене Фене вашу белую, - сказал появляясь в калитке Иван Тимофеевич. Будем пить мое вино. Домашнее. Собственного приготовления. Еже ли не понравится, можете жрать водку. -Он водрузил с особой торжественностью на стол четверть. -Из подвала. Ишь, сразу запотела, сама в рот просится, - сказал довольный Иван Тимофеевич. -Лучше вина чем из изабеллы в мире нет. Это я вам точно говорю, - сказал Иван Тимофеевич. - Густое, ароматное, вкусное. Лучшего и желать не надо. -Он налил полные стаканы. И сразу разлился в воздухе густой аромат. -А, что я вам говорил? Чуете? Тяните носами, тяните воздух. Аромат! А цвет? Вы посмотрите только какой цвет! Рубина такого цвета не найдете. Про вкус вообще молчу.

-Ну шо ты себя хвалишь? - Одернула Ивана Тимофеевича жена. -Пусть люди тебя похвалят.

-Я знаю, шо говорю. Ну, соседи добрые, выпьемо за ваш дом. Чтоб он сто лет стоял. И чтоб счастья в нем было много, как вина в этой бутыли. И чтоб сладко вам жилось здесь. Чтоб никаких печалей. Ну их к ляху! Выпьем.

Вино, и в самом деле было чудесное. И борщ был вкусный и плов уплетали так, что только вилки мелькали. И поработали слава богу. Нагу­ляли аппетит. Можно было есть. Сидели под раскидистой грушей. А сзади уже подпирали небо, подсвеченные закатом стены дома. Пока был фунда­мент, казалось, что домишко будет так себе. А теперь, когда поднялись стены, дом уже смотрелся внушительно, внушал уважение. Уже чувствовался в нем размах.

-Митя, а что у нас в стране никто не варил сталь, которая вам нужна? – спросила Елена.

-Если бы варили, чтобы мы мучались? – Она никому не нужна была такая. Сверхпрочная. А теперь потребовалась буровикам. Они уходят на все большие глубины. А мы помочь им не можем.

-Ты веришь, что вы такую сталь сварите?

-Конечно сварим. Обязательно. Только время нужно. Время, чтобы можно было проверить какие компоненты нужны. Мы в общем-то их знаем, но ду­маю, что не все.

-Митя, ты любишь свою работу? - Спросила Елена. -Они лежали под грушей. Решили спать на свежем воздухе.

-Ты же знаешь.

-А меня?

-Спи. Я устал. Не задавай глупых вопросов.

-Митя, а я уже подумала, как мы обставим наш дом.

Митя рассмеялся. Дома еще нет, а ты уже о мебели.

-Надо заранее все знать, Митя. - Я уже решила, что мы купим хороший

заграничный гарнитур. Отделаем кухню чешским кафелем.

-Ты серьезно? - Митя приподнялся и посмотрел на жену.

-Конечно. -А что же построим такой дом и заполним его рухлядью. Новый дом тре­бует и соответствующей отделки и мебели.

-А деньги? - Спросил Митя.

-Придется продолжать брать учеников, ездить в лагерь.

-Зачем? Это же снова вогнать себя в ярмо на годы и годы.

-Ну и что? Зато какой у нас будет дом.

-Мы ни разу не были нигде в отпуске. Неужели тебе не хочется поездить по стране? У нас полно путевок за границу. Есть во Францию в Италию. Неужели тебе не хочется побывать нигде?

-Конечно хочется. Но еще больше хочется, чтобы у нас был настоящий дом. Чтобы гостей не стыдно пригласить было.

-Так что же для тебя важнее: дом для тебя или ты для дома?

-Митя, не занимайся словоблудием. Все стремятся к тому, чтобы дом был полной чашей. И я хочу, чтобы дом был, как дом. Ну и пусть что годы уйдут. Ничего, зато потом заживем как надо.

-Когда потом? Потом уже не будет. Понимаешь? Жизнь-то одна, Лена. -Успеем, - легко сказала Елена. -Не усугубляй. Я так решила и так будет.

-Нет, не будет, - сказал Митя. -Ты превратилась в обыкновенную мешанку, тряпичницу. Ну что ты гонишься за барахлом, за мебелью? Ты же становишься рабой вещей!

От кого она слышала уже эти слова? Кажется от Олега. Да-да именно от него. А теперь их говорит Митя. Как будто сговорились.

-Ты опять поедешь в лагерь? - Спросил жестко Митя.

-Хотя бы одну смену поработаю. Все-таки поддержка семейному бюджету.

-В лагерь ты больше не поедешь, - твердо сказал Митя. -Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Сколько можно так: я здесь, а ты все лето в лагере.

-А разве нормально можно жить так, как мы живем? Что ты сделал для того, чтобы я не ездила по лагерям? Я зарабатывала все эти годы деньги как могла: репетиторством, поездками в лагерь, преподаванием в школе, а ты? Что сделал для дома, для семьи ты? И ты еще смеешь меня упрекать за мои поездки в пионерские лагеря? Да ты просто бессовестный, Митя. Я бы рада была никуда не ездить. Рада. Ты обеспечь меня.

-Ты так говоришь про пионерский лагерь словно работала прикованной к галерам. - Усмехнулся Митя. И потом тебя никто не заставлял ездить.

-Еще бы не хватало чтобы ты заставлял Тоже мне мужик. Я мужик в доме, а не ты. Ты не на что не способен. Ни на что. Тебе юбку носить. Люди вон давно дома построили те, что взяли план вместе с нами. А мы? До каких пор бы еще мыкались, если бы не я? И я поеду в лагерь. И буду ездить до тех пор, пока мы не обставим дом.

-Езжай, но когда ты вернешься из лагеря, меня здесь не будет.

-Я тебя не держу. Ты же знаешь.

-Ну еще бы. В пионерском лагере всегда можно найти замену. Правда? «Он что-то знает, - пронеслось у нее в голове. -Он знает про Олега. Ведь он всегда молча соглашался с ее поездками».

-Допустим даже так. Что из этого? - Ожесточаясь сказала она. -Да я изменяла тебе. И по твоей же вине. Не смотри на меня так. Ты своей бездеятельностью толкал меня в лагерь. Если бы ты хорошо зарабатывал, не было бы нужды мне ехать из дому. Мы привыкли с тобой жить врозь. Только числимся мужем и женой.

-Это верно, - сказал Митя. Я забыл когда и где мы с тобой были вместе. Тебе всегда некогда. Удивляюсь только как ты еще умудряешься домой приходить? А что ты мне изменяла я знаю. Ты стала изменять мне два года назад. Когда я приехал к тебе, помнишь, а ты не находила себе места. Жала его.

-Ты знал и молчал все это время? - Поразилась Елена. -И ты после этого скажешь мне, что ты мужик? Ты тряпка. Вот ты кто!

-Значит, ты и вправду мне изменяла? - Голос Мити сразу осип. Ты врешь, наговариваешь на себя. - Сказал глухо Митя. -Скажи, что ты врешь.

-Ты же знаешь прекрасно, что не вру. Или тебе так удобней? Знать, но делать вид, что ничего не случилось? Да-да, я изменяла тебе, - с ожесточением говорила Елена, зная, что делает ему невыносимо больно. Хотя знала, что Митя, как всякая цельная натура не простит ей предательства, но она завелась и сейчас бы сказала все, что угодно. И не могла не сказать сейчас еще и потому, что хотела сделать ему как можно больнее для того, чтобы насладиться ударом, который она нанесла сейчас ему. Она ожидала всего: что Митя ударит ее, станет позорить, мучить подробностями. Но он не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Он тяжело, как больной поднялся, медленно оделся, как пьяный не попадая в рукава рубашки и пошел к калитке.

-Я больше сюда не вернусь даже мертвым, - сказал он. -И она знала, что это правда. Она не знала другого, что еще не раз пожалеет об этой минуте. Что она еще захочет его вернуть. И будет беситься от того, что он ни разу не напомнит о себе никак. Словно камень уйдет на дно. Этим дном был его завод. Его цех. Его легированная сталь. О которой она тоже услышит стороной. Что он найдет ее через два с половиной месяца. Ту сталь, что сможет сокрушить любые горные породы. Но это будет все потом. Потом они разведутся, когда над домом вырастет шиферная крыша и дом будет сиять чистотой и краской. Надо же так. Словно нарочно случится такое. Повестка в суд придет в тот день, когда Елена приклеит последнюю полоску обоев. И они ей напомнят лагерный балахон знакомого художника из Бухенвальда. И она сама испугается параллели.

Но это будет потом. А сейчас она лежала и знала Митина чистая натура не простит предательства, но не могла не сказать ему хотя бы во имя того, чтобы насладиться его болью. И потому она сейчас даже не пыталась его удержать. Она знала, что это бесполезно. Она лежа­ла и слушала, как стихают в ночи его шаги. И скоро стало совсем тихо. И тогда она увидела как огромная и черная тень от дома нависла над ней. И она испугалась этой зловещей как грозовая туча тени, ей стало страшно и она босиком бросилась к времянке, где спали сын и мать и бешено заколотила в дверь, боясь хоть на единое мгновение остаться наедине с ночью, мрачной тенью дома и с самой собой.  


Виктор Богданов

Если Вы желаете оказать нашему изданию посильную материальную помощь, нажмите кнопку «Поддержать журнал», которую Вы увидите ниже, пожертвовав сумму, которую Вы посчитаете нужным. Благодарим заранее!
Поддержать журнал
ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПУБЛИКАЦИИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ СЕТЯМ, ЖМИТЕ НА ЭТИ ЗНАЧКИ



Оставить комментарий:

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений
Загрузить изображение