НАШИ ЛИТЕРАТОРЫ

Тарзан

1 Февраля 2020

У него было странное имя. Вернее, кличка. Тарзан. Впрочем, удивляться было нечему. Он жил один. В лесу. И вся его жизнь была связана с лесом. В те дни по экранам тайфуном пронесся трофейный фильм «Тарзан». Нам, сельским мальчишкам, почему-то особенно нравилось читать титры, что фильм трофейный. Тогда, немало прошло на наших экранах фильмов, которые начинались со слов: «Этот фильм взять в качестве трофея...» Наверное, в каждом из нас жила память о грабежах фашистов на нашей земле. Память еще кровоточила. И мы испытывали горчайшее чувство удовлетворения, что фашистам все-таки перепало за все ими содеянное. И им пришлось расплачиваться за грабежи и насилие. В том числе и трофейными фильмами.

Помню, гораздо позднее узнав, что фильм американский я был разочарован. Словно меня в далеком детстве обманули. И я предпочел бы никогда не узнать правды.

Тогда нас фильм поразил. И мы сразу и надолго заболели Тарзаном. Мы пытались подражать ему в крике. Перелетать с дерева на дерево. И укрощать тонкие, в острых, как бритва, едва заметных шипах лианы хмеля. Хмеля в нашем лесу было много. Лианы рвались в самый неподходящий момент, и мы не раз испытывали тяжелое притяжение земли и как она может бить наотмашь за совершенную ошибку. Но в детстве даже боль переносится гораздо легче, чем в другом возрасте. И мы, едва пересилив боль, снова бросались на покорение деревьев и лиан хмеля.

Теперь мне кажется, что мы пережили острое и повальное увлечение Тарзаном потому, что он жил жизнью похожей на нашу. Тогда мы тоже понимали это. Но только смутно. Наше селение было расположено в горной долине. Со всех сторон вздымались могучие горные хребты. И меня, сколько помню, всегда томило желание узнать, а что же там за этими горами? Край света или другая жизнь? Только через много лет я смог удовлетворить свое любопытство. А тогда наша жизнь была ограничена этими горами, в шубе буковых лесов и долиной.

В село нередко заскакивали косули, лисы, куницы. А сразу же за селом можно было вспугнуть медведя или кабанов, неутомимых пахарей. Своими длинными носами они перепахивали тучную землю, в поисках сладких кореньев и были настоящей грозой огородов. Уничтожали подчистую посадки картошки и кукурузы. И нам приходилось огораживать огороды проволокой и на проволоку цеплять консервные банки. Банки звенели при малейшем ветре, кабаны пугались и обходили огороды стороной.
Звери в лесу было много. И в каждом доме пахло порохом, валялись шкуры, во дворе толклись охотничьи собаки. И мы, мальчишки, торопили возраст, чтобы и нам можно было ходить на охоту. А пока мы могли отливать пули, забивать пистоны, патроны снаряжать, чистить, разбирать и собирать ружья. Иногда нам разрешали выстрелить. Потом мы могли месяцами рассказывать, как мы целились, как затаивали дыхание, как мягко давили на курок и как внезапно грохало, сильно и резко толкало в плечо и нас заволакивало дымом. И слаще того дыма не было в тот миг ничего на свете. А самое главное заключалось в том, чтобы устоять на ногах. Ружья были большие, а мы были маленькие. Это гораздо позднее мы поймем, что устоять на ногах важно в любом возрасте. И лучше, если этому учиться с детства.
Предоставленные сами себе, мы рано стали самостоятельными. Могли себя прокормить, обуть и одеть. Мы были, как тот мужик, что двух генералов прокормил. Могли в горсти приготовить суп. И не нуждались ни в чьей опеке.

Еще в начале февраля, в первые оттепели мы отправлялись в заросли орешника. Раздвигали рыжую, палую листву, не успевшую сопреть и замирали, увидев вечное чудо жизни: зеленые щетки черемши. Мы начинали орудовать отточенным ножами, забывая про холод, сырость и ледяной, пронизывающий ветер. И к вечеру приносили на приемный пункт тяжелые мешки черемши, чтобы получить заветные две-три десятки. Заметное прибавление к скудном семейному бюджету.

Весной мы собирали дикий мелкий щавель. Летом малину на лесосеках и вырубках. Ежевику. Крупную с мизинец, сизую и очень сладкую. А ближе к осени - алычу, лесные яблочки и груши. Это нашими стараниями долгое лето круглыми сутками горели сушки и по всему селу пахло дымом и сушеными фруктами. Даже казалось в такое глухое время, как зима, находили себе дело. Обжигали тонкую стальную проволоку, делали из нее петли, ставили их на заячьих тропах, затаивали капканы на лис и куниц. Мастерили из буковых клепок короткие, скользкие лыжи и каждый день до школы при любой погоде умудрялись обходить свои охотничьи участки.

Лес был для нас продолжением села. А село продолжением леса. Мы могли по нескольку дней пропадать в лесу на какой-нибудь дикой горной речке за десятки километров от дома, ловить непуганную форель, твердо зная, что дома никто нас не хватится. И не будет устраивать истерик. Мы ночевали в лесу, у костра в тени древней башни, при свете луны и звезд. Пекли на раскаленных углях форель и картошку и не знали, что были счастливы. Наверное, подлинное счастье такое и есть. Когда о нем не думаешь. Как о сердце, пока оно здоровое.

Вот тогда-то и объявился в соседнем рабочем поселке Тарзан. Кто его назвал Тарзаном, осталось загадкой. Как осталось загадкой многое из жизни этого странного человека.

Сначала мы о нем только слышали. А потом он появился на нашей пыльной сельской улице. Крепкий. Конопатый. В рыжей щетине. И босиком. До сих пор босиком ходили только мы, мальчишки. Иногда еще и девчонки. Но чтобы взрослый человек - такого мы не видывали. И мгновенно сбежались со всего села, как по мановению волшебной палочки. И тут же стали его дразнить: «Тарзан! Тар-зан!» и показывали языки. И опасливо разбегались, чтобы через минуту-другую собраться снова, приблизиться к нему на безопасное расстояние, готовые в любой момент задать стрекоча.
Тарзан спокойно шагал по улице, твердо переставляя свои сильные ноги и, не глядя на нас. На нем была стиранная-перестиранная гимнастерка и защитного цвета брюки, завязанные у щиколоток тесемками. На голове красовалась пилотка, надетая почему-то на манер треуголки. И вот это пилотка, надетая так непривычно и босые ноги говорили, что перед нами необычный человек. А все необычное, увы, во все времена подвергалось улюлюканью. Мы, к сожалению, не были исключением. И безжалостно преследовали Тарзана. Наверное, ему стоило немалых сил делать вид, что он не замечает нас, как назойливых мух, а мы упорно преследовали его и не видели на его лице ни злости, ни ярости. Он еле заметно улыбался. Словно ему дано было понять, то, что не понимали мы. Тарзан вошел в магазин, мы ворвались вслед за ним и только тут нас осадил и пристыдил продавец дядя Миша.
Тарзан был не из разговорчивых. И никто не знал, откуда он объявился в наших краях. И это тоже было одной из причин повышенного интереса к нему. Люди вообще по своей натуре любят все таинственное, может сами до конца не сознавая этой своей любви. И верно, какой интерес может вызвать человек, о котором все известно? Таких не замечают. Человеку не дай есть, но дай тайну. Может потому он так много наоткрывал за свою историю. И открой все тайны, может человек давно бы утратил интерес не только к ближнему своему, но и к самой жизни!

У моих сельчан страсть к таинству было особенно заметна. Может быть, потому что село окружали таинственные горы. Таинственно шумели по ночам чинаровые леса. Таинственно смотрели пустыми глазницами окон древние полуразрушенные башни. Таинственно шумела обочь села прозрачная, бешеная в своем нраве порожистая река. Замкнутая жизнь среди дикой природы гор, порождала суеверия, была питательной средой для всяких небылиц и фантастических выдумок. До сих пор помню, как однажды пополз по селу страшный слух о том, что в реке поселилась ведьма. Что она наводит порчу на скот. А скоро доберется и до людей. Слухи разрастались, как снежный ком. Многие говорили, что видели ведьму. Что это оборотень. Что можно ее убить только золотом или медной пулей.

Бывалый охотник, камчадал, повидавший свет Евсей Мельников услышав в сотый раз, наверное, эту историю, не выдержал, отправился к обрыву с ружьем, дежурил несколько ночей и наконец принес в село невиданного зверя. Со шкурой куницы и с безобразными, странными перепончатыми лапами. « Вот ваша ведьма, - сказал Евсей и бросил зверя на сцену сельского клуба. - Обыкновенная выдра. А вы несете околесицу. Стыдно!» И ушел. Но сколько мне помнится, неожиданная развязка нисколько не остудила пыла моих земляков. И рассказы об оборотнях продолжали жить и кочевать из дома в дом. Как кочевало суеверие о филинах. Что их крик приносит беду. Помнится сколько раз мы пытались вонзить нож в землю в том месте, где завивался столб пыли. Мы были уверены, что если попадем точно в середину вихря, то брызнет кровь.
Тарзан был из области таинственного. Расскажи он о себе, и на него скоро перестали бы обращать внимание. Но он молчал. И к тому же вел странный непонятный образ жизни. На окраине поселка лесорубов он вырыл землянку. А в горах отродясь не видели землянок. Война не докатилась до этих мест. И селения, поселки лесорубов не узнали всепожирающего бега огня по крышам. Не слышали воя баб, не видели черные остовы печей. Война прошла стороной. Хотя и повыскребла всех мужиков на долгие годы. Уходили они скопом под гармошку. А возвращались редко. По одному. И дивились молча, увидев долину такой же солнечной, зеленой, тихой. Какой хранили ее в памяти. Они прошли полмира. Вынесли горы горя и боли. Переменились. Им казалось, что переменился весь мир. И с удивлением взирали на стройные чинаровые леса, которые спокойно и уверенно стояли до их ухода на фронт и продолжали стоять теперь. Стояли и пили чистейший горный воздух, кормили гранеными буковыми орешками медведей и кабанов, укрывали в своей листве всякую птичью живность, мириады мошкары, всяких жуков-пауков и другой мелюзги и долго дрожали и не хотели падать, когда в них впивались острые зубья пил. Они не понимали, зачем их рубят в самом расцвете лет, когда у них такая гладкая атласная кожа и крепкая, как кость красная древесина. А их валили. Загоняли клинья, секли острыми жалами топоров, рвали тросами крепчайшие волокна и с треском, громом рушили в горные распадки. Четвертовали. И уже из коротких обрубков, лишенных памяти и красоты, делали колодки для солдатских сапог. Сапог было нужно много. И много красавцев чинарей легло в те годы на землю.

Однажды чинари услышали, как далеко на равнине гудит земля. Видели языки зловещего пламени. Но так никогда и не узнали, что это была война. Им казалось, что над равниной разразилась невиданная гроза. Гроза продолжалась много дней и ночей. А потому все смолкло. Но колодки все шли и шли. И солдатские сапоги, сбитые с их помощью, отмахали тысячи верст и установили тишину над всем миром.

Если бы чинарям сказали, что они приблизили победу, они бы сильно удивились.
Но война прошла. И лесу стало требоваться еще больше. Нужно было поднимать страну из разрухи. И чинари продолжали падать под звон пил и стук топоров. В долине выросли, как грибы после дождя, два поселка лесорубов. И в одном из них поселился Тарзан. На маленькой лесной поляне. Поляну обтекали два ручья. Один всегда светлый с ледяной водой, даже в жаркий летний полдень. А другой мутный и теплый.

Тарзан почему-то никогда не брал воду в маленьком ключе, бьющем прямо у крайних домов, а ходил за водой к светлому ручью.

- Дурак-дурак и есть, - говорили бабы. - Вода под боком, а его несет за тридевять земель киселя хлебать. - И обидно смеялись. Смеялись и мы, мальчишки, над очередным чудачество Тарзана. Ни один разумный человек не стал бы ходить за водой далеко, если можно набрать чистейшей и вкуснейшей воды рядом. Так тогда казалось и мне. Сейчас я понимаю, что для Тарзана поход к ручью был только поводом, чтобы лишний раз пройтись по горной тропинке, среди россыпи полевых цветов. Послушать пение птиц и бормотание ручья.

Как часто привыкшие к одному образу жизни мы не принимаем, мало того, безоговорочно осуждаем жизнь по другому подобию. И когда кто-то пытается жить по-своему не даем себе труда подумать, понять. Торопимся вынести ему приговор.

Тарзан словно подрядился жить и делать все так, чтобы его бесконечно осуждали. И жил он не так, как все - в землянке. И ходил не так - босиком. И одежда на нем была не как у всех - остатки военного обмундирования. И на голове не кепка, как у всех опять же, а пилотка. К тому же всегда надетая ненормально. Поперек. А тут еще дальние хождения по воду. И как взрыв - новая весть: Тарзан чуть было не изнасиловал продавщицу Клавку.
Тарзан каждое утро появлялся в магазине. Молча, показывал рукой на полку с хлебом. Молча, брал буханку и уходил. Однажды он нарушил традицию и сказал: «Взвесьте мне конфет». Продавщица Клавка, беспутная бабенка, от неожиданности уронила баллон с постным маслом. Баллон разлетелся на мелкие куски. По полу расплылось темное жирное пятно. Клавка взвизгнула. А Тарзан казалось ничего не заметил. Взял кулек с конфетами и молча вышел.

- Вот чертов бугай, - отводила Клавка душу с бабами, которые от нечего делать толклись в магазине. - И чем он только питается? Гладкий, как боров. А кроме хлеба, спичек и соли ничего не покупает. Святым духом что ли питается? Из-за него, паразита, масло разлила. В растрату себя ввела.

- Ну ты не растратишься! - съязвила одна из баб.

- Вам всегда кажется, что продавец вас всех обвешивает, - взорвалась Клавка. Шагайте отсюда к едрене Фене!

- Не злобись, - ответствовали степенно бабы, но поспешили к выходу. - Оклад у тебя так себе. Жиденький. А живешь - не жалуешься.

- А если пожалуюсь, вы что пожалеете? - как-то устало, беззлобно сказала Клавка.

- Жалельщиков у тебя, положим, хватает. - Бабы рассмеялись. Гурьбой вываливаясь из магазина. А Клавка хлопнула дверью и скрылась в кладовке. Жила она с маленькой белобрысой дочкой, неизвестно от кого прижитой. У нее частенько ночевали заводские шоферы. И мы нередко слышали, как одна из таких жен, чей муж не приехал домой ночевать, кричала на все село и грозилась выдрать Клавке волосы, выцарапать бесстыжие глаза. Клавка смело отбивала наскоки и баб. Она привыкла к затяжной войне с ними и вела войну умеючи.

- Чего орешь? - говорила она очередной обиженной. – Ну, ночевал. И что? Убавилось твоего кабеля? У тебя он каждый день под боком. А у меня никого. Ты не ори, а посочувствуй мне. Тебе хорошо. А каково мне?

- Мужа иметь надо! - распалялась баба.

- Эка хватила! Мужа. Будто ты не знаешь, где наши мужики? От Волги до Берлина в земляной постели лежат. Так что не ори. Будешь орать, отобью вообще. Ясно?

И бабы чаще всего пасовали. А как не спасуешь? Клавка гладкая, справная. Спелая, как ягодка. Опять же завсегда мужику шкалик поднесет. На радость после работы. Всегда веселая. И чего ей не быть веселой? Не больно натруживается за день. Бабы начинали плакать, просить Клавку не сбивать мужа с семейной колеи. Клавка не выдерживала роли. Сдавалась. Обещала. Жила неделю-другую тихо и мирно, а потом опять под ее окном останавливалась очередная машина, раздавался осторожный стук в окно и Клавка не выдерживала, откидывала щеколду.

С появлением Тарзана бабы толи шутя, толи всерьез стали подталкивать Клавку: «Выходила бы за Тарзана. Сама говоришь, мужик здоровый. Ну а то, что малость с придурью, так кто из нас без нее?»

- Ишь, жалельщицы нашлись, - кипятилась Клавка, ставя круглые полные руки на крутые берега бедер. - А ну, советчицы, кыш отсюдова! Если уж вам так меня жалко, так и быть согласная: променяю Тарзана на любого из ваших мужиков. Ну, что засмущалась, миленькие? Кто первый? Клавка от души смеялась, а бабы тушевались, не знали, что сказать бойкой на язык Клавке.

Клавка отшучивалась, отбивалась от баб, а сама стала постреливать в Тарзана своими серыми глазищами.

Как-то в дождливый нудный день Тарзан как обычно зашел в магазин за хлебом. В магазине никого не было. Клавка зыркнула глазами по сторонам: не идет ли кто, быстро накинула на двери крючок и попросила Тарзана перетащить мешки с сахаром и мукой из кладовки к прилавку. Тарзан удивленно взглянул на Клавку, но ничего не сказал. Молча, прошел за ней в кладовку. В кладовке было темно. Тесно. И в руки Тарзана то и дело вместо мешка попадало тяжелое, как куль Клавкино тело. Клавка сдержанно хихикала, суетилась. Тарзан же словно не замечал бабьих уловок, деловито таскал мешки. Когда он пытался взвалить последний, Клавка досадливо остановила его: «Да погоди ты. Куда гонишь? Охолони маленько. Хочешь чуток выпить?»

- Не пьющий я.

-За компанию.

Тарзан по обыкновению промолчал. Кларка живо налила в стаканы водку, открыла банку с маринованной черемшой, нарезала крупными кусками колбасы.

- Будем здоровы что ли! - сказала она, не дождавшись слов от Тарзана. Клавка, морщась, выпила. Слезы выступили. Торопливо сунула в рот стебли черемши. Тарзан только пригубил. Нехотя пожевал кусочек колбасы.

- Хоть бы поел, - сказала Клавка. - Здоровый ведь. Есть надо. Ай не мужик? Как без бабы-то живешь? - хихикнула она и села ногами к двери. Из дверей шел свет. Колени у Клавки были белые и круглые, как чашки. Тугая юбка с трудом держалась на полных ногах. Тарзан казалось, не замечал Клавкиных коленок и заигрываний и она начала злиться.

- Сказал бы чего. Молчуном и помрешь.

- А что говорить-то? Люди всю жизнь только и делаю, что говорят. В пору отучивать говорить. Больше толку будет.

- Мудрено что-то говоришь, - усмехнулась Клавка. - Нам не по зубам. Тарзан промолчал.

- Поговори еще? Что замолчал? Я ведь тебя не за мешки с мукой и сахаром угощаю. Полно любителей помочь и без тебя. Только кликну. Думаешь легко мне? - внезапно сказала она совершенно другим тоном.

- Переспать всегда мужик найдется. А как жениться - нет никого. Хоть криком изойдись. Дочка вон растет. Слабенькая. Болеет часто. Изводит меня. Подавай ей отца. Любого. Только бы, как у людей: мать, отец. А где я ей возьму? Клавка шмыгнула носом. - Думаешь, хочется мне вот так воровски с мужиками? Ну а если нет мужика? Согласишься и так. Не каменная я. И стыд забудешь, как поспишь в холодной постели одна.

- Пойду я. - Тарзан поднялся. Поправил на голове неизменную пилотку.

- Ну шагай, шагай, черт неразговорчивый! - Клавка налила себе еще водки. Выпила. Тошно ей. И в этот момент требовательно забарабанили в дверь.

- Ой, ктой-то может быть? - Клавка всполошилась. А в дверь уже молотили.

- Что ж про нас с тобой-то подумают? Еще этих разговоров мне не хватает! И вдруг она истошно закричала: «Ах, ты паскудник! Выметайся отседова! Ты думаешь, если я одна, то и защиты не найду? Дурак-дурак, а дело знаешь! Я тебе покажу, как приставать к одинокой женщине! - Клавка кричала и подталкивала ничего не понимающего Тарзана к двери, в которую молотили так, что казалось сейчас она вылетит вместе со стеной. Клавка откинула крючок и, не дав опомниться двум товаркам, гаркнула на них: «Чего зенки вылупили? Дайте ему по мардасам! Чуть не снасильничал. Еле отбилась!» - И долго еще кричала вслед быстро уходящему Тарзану.
В тот же день эту историю во всех подробностях с легкой Клавкиной руки узнал весь поселок. А еще через день-два и вся долина.
- Дурак-дурак, а умный, - резюмировали в долине. И долго еще перемывали кости Тарзана. И вовсе не стало ему прохода. И Тарзан почти перестал появляться на людях. Сутками пропадал в лесу. И опять пополз слух: «Не зря Тарзан в лесу пропадает. Деньги прячет. Денег у него - куры не клюют. Вот и боится дома держать, по дуплам хоронит». Абсурдность подобных подозрений была понята даже мне пацану. Ну, разговоры долго колобродились по долине, один нелепее другого. А потом и вовсе стали говорить чудное: Тарзан проводит какие-то странные опыты. Пытается скрещивать картошку с помидорами. Не к добру!

- Причем здесь добро или не добро. Ведьмач он, вот кто, - шипела бабка Кудачиха, маленькая, вся в черном, сама как ведьма. - Колдует он. Зелье выращивает. Ох, нашлет беду. Нашлет!

Тут уже не выдержали и мы, мальчишки. Решили последить за Тарзаном. Не откладывая в долгий ящик, мы уже на другой день сидели в засаде неподалеку от землянки Тарзана. Птицы только начали несмелую песнь солнцу. Было по-утреннему холодно. Мы промерзли, как ледышки. К тому же промокли от росы. Но терпеливо сидели в кустах орешника и ждали, когда Тарзан появится на тропинке. Наше терпение стало иссякать, когда он появился из землянки и быстро стал подниматься по тропе, набитой в лесу. Босиком и с полотняным мешком за спиной. Мешок сразу привлек наше внимание. Мы терялись в догадках, чтобы в нем могло быть. И не могли найти подходящего ответа. Но что там находились диковинные вещи никто из нас ни на секунду не сомневался.

Тарзан между тем быстро поднимался вверх по хребту, а мы тенями скользили среди деревьев, стараясь передвигаться так, чтобы ни один сучок не треснул под ногами.

Скоро Тарзан вышел на небольшую поляну, залитую солнцем. Поляна была засеяна кукурузой, картошкой и помидорами. Наши глаза так и впились в помидоры и картошку. Картошка цвела. Темные ее листья еще не высохли от росы.

Тарзан достал из лопухов тяпку и принялся окучивать картошку. Мы ожидали каких-то особенных действий с его стороны. Каких - мы и сами не знали. Но ждали. А тут окучивание! Картошка, как картошка. Мы сразу заскучали. А потом не выдержали, выскочили из леса и дружно гаркнули неизменное: «Тар-зан!» - Как всегда готовые в любую секунду раствориться в лесу.

Тарзан вздрогнул, посмотрел на нас и продолжал работать. Если бы он хоть как-то среагировал на наш крик, мы бы не отстали от него. И дразнили бы до тех пор, пока бы нам не надоело. Но Тарзан словно не слышал и не видел нас. И нам показалось глупым драть глотки. И мы замолчали. И сразу стало слышно, как поют на вершинах чинар и орешен черные как уголь дрозды. Гудят шмели, облетая мощные дурно пахнущие ядовито-желтые цветы девясила. В овраге пел свою бесконечную песню ручей. Мы потихоньку стали подходить к Тарзану. Он оперся на ручку тяпки и молча смотрел на нас.

- Говорите, выследили? - спросил он и, не дожидаясь нашего ответа предложил: «Хотите хлеба с салом?».

Мы переминались босыми ногами. Какой сельский пацан отказывается от еды? Тем более что мы убежали из дома на рассвете. А сейчас солнце уже почти взобралось на ветви чинарей. И у нас животы подводило от голода.
- Пошли, - позвал Тарзан и направился под высокую грушу. Под грушей лежал полотняный мешок. Тарзан нагнулся, заговорщически подмигнул нам и если бы из мешка выскочила в тот момент волшебная дубинка и принялась гулять по нашим спинам, мы бы нисколько не удивились. Так много всего было наговорено вокруг имени Тарзана. А он между тем извлек из мешка самую что ни на есть прозаическую буханку хлеба, с подгорелой корочкой, кусок желтого сала, пару луковиц, быстро распластал снедь ножом и улыбнувшись, предложил: «Налетайте!»

Сам он есть не стал. Когда мы смолотили и хлеб, и сало, и лук, Тарзан спросил: «Зачем следили за мной?».

- Говорят ты волшебные опыты проводишь, - смело ответил самый старший и бойкий из нас Шурка Шнурков.

- Ничего волшебного в них нет. Самые обычные.

- А зачем? - снова спросил Шурка.

- Интересней жить.

- И все? - удивился Шурка.

- А что же еще?

- Хитришь, паря. Бабка Кудахчиха говорит, что ты ведьмач, - смело сказал Шурка. Мы со страхом ждали ответа.

- Дура ваша бабка Кудахчиха, - спокойно ответил Тарзан. А вы в школе учитесь и всяким глупостям верите. Нехорошо.

- А правда что вы картошку с помидорами скрещиваете? - снова спросил Шурка.

- Правда. И ничего особенного в этом нет. Помидоры и картофель относятся к одному семейству пасленовых. Родственники, одним словом.

- Картошка и помидоры родственники?! Да ты за кого нас принимаешь?! - вышел из себя Шурка. - Ты думаешь мы совсем дураки и нисколько не смыслим? Ну и трепач! Ну и даешь!

Тарзан сразу поскучнел.

- Хочешь - верь, хочешь - нет.

- Может он правду говорит? - решился сказать я.

- А ты помолчи, - завелся Шурка. - Ты всегда и всем согласен верить. Нет, надо такое сказануть: картошка и помидоры - родственники!

- Ладно, ребята, шагайте, - потерял терпение Тарзан. - Мне работать надо. А разговор у нас, я вижу, не получается.

Честно сказать, я тоже не очень-то верил Тарзану. Но меня одолевало любопытство и я спросил. Не выдержал:

- Зачем вы их скрещиваете?

- Затем, зачем и ты спрашиваешь - любопытно. Любопытство - великая вещь. Если бы человек не был любопытен, он бы до сих пор ходил в звериных шкурах и с каменным топором в руках, - сказал Тарзан. - Разве не любопытно посмотреть, что выйдет, если скрестить картошку с помидором?

- И получается? - просил я.

- Конечно.

- Врешь, - убежденно и непримиримо сказал Шурка. Тарзан не среагировал на его выпад.

- Посмотрите вон там, на краешке полянки.

Мы побежали на край огорода и остолбенели. На картофельном стебле пышно цвел помидор. Ошибиться было нельзя. Рядом с фиолетовыми соцветиями картофеля желтым семафором горели соцветия помидоров.
- Вот это да! - сказал восхищен Шурка. - Вот это дает Тарзан! Шурка тут же забыл про наскоки на Тарзана, про свое неверие. Он был ошеломлен, как и все мы. Не верил собственным глазам. Тарзан стоял в сторонке и улыбался.

- Насмотрелись?

-А плоды будут? Ну там картошка, помидоры? - спросил Шурка.

- Обязательно. Ну да ладно. Полюбовались и будет. Вы мне лучше скажите о чем там газеты пишут. Я давно газет не читал. Первым, как всегда, откликнулся Шурка.

- По радио сообщили: наши водородную бомбу испытали.

- А вы знаете, что такое водородная бомба? - спросил нас Тарзан.

- А вы? - спросил Шурка.

- Приблизительно. В природе все состоит из атомов. И чинарь. И дрозд.

И девясил. И мы с вами.

- Не говори хреновины, - встрял Шурка. Он всегда и во всем сомневался. И ни во что не верил, пока не убедиться на собственном опыте. Или не увидит собственными глазами. Шурка несколько раз сбегал из дома. Его возвращала милиция и мы с восторгом и завистью слушали потом бесконечные шуркины истории о том, где он был, что видел и как жил. В его рассказах все выходило гладко, интересно и не один из нас втайне помышлял однажды тоже сбежать из дому. Только вот смелости для последнего шага не хватало. Шурка уже смолил самосад, ловко матерился и виртуозно сплевывал метра на два от себя. Мы смертельно ему завидовали, пытались подражать, но у нас ничего не выходило. Куда нам было до его плевков, до великолепного цвирканья, когда струя слюны летела, словно выпущенная из шланга, под огромным давлением!

Шурка сидел в каждом классе по два-три года, пропускал уроки, вел себя с учителями независимо, говорил, что скоро вообще бросит ходить в школу, а пойдет работать в лес учеником лебедчика. И опять мы ему завидовали. Его взрослости, самостоятельности.

- Да-да, как это ни странно на первый взгляд, все, что мы видим вокруг состоит из атомов, мельчайших частиц.

- Микробов что ли? - спросил недоверчиво Шурка. - Он уже знал о микробах! И мы с уважением посмотрели на него.
- Нет другое. В тыщи раз мельче микробов. У каждого атома есть ядро. И вокруг него, как земля и другие планеты вокруг солнца, вращаются электроны. Если нарушить привычную связь электронов и ядра, происходит мельчайшая, никому не видимая трагедия. Но от этого она не перестает быть трагедией. Распадается привычная связь вещей. Я - электрон. Война была той силой, которая выбила меня с моей орбиты.

Тарзан уже не думал о том, поймем мы его или нет. Он думал о своей судьбе и рассуждал как бы сам с собой. И нам его рассуждения становились все менее и менее понятными. Но все, что касалось атома, я запомнил твердо. На долгие годы. Навсегда. И был поражен сравнением, что электроны вращаются вокруг своего ядра, как земля вокруг солнца. Я подумал тогда, что Тарзан наверное ученый человек и очень много знает. Но это его знание не помогло ему наладить контакт с людьми и устроить свою жизнь. Тогда мне казалось, что умный человек непременно должен устроить свою судьбу. Все не устройство идет от невежества. Скажи мне тогда, что многие недоразумения в жизни идут как раз от ума, я бы посмеялся над сказавшим.
Шурка меня подталкивал уходить. Мне не хотелось. Тарзан разбудил во мне такое любопытство, что я готов был дневать и ночевать с ним, пока не разузнаю досконально и про атом и про все, что он еще знает. И тут чуть все опять не испортил Шурка. Неожиданно он спросил Тарзана:
- Говорят, у тебя с головой не все в порядке. Это верно? Мы замерли. Меня словно ошпарили кипятком. Я боялся смотреть на Тарзана. Но Тарзан среагировал совершенно спокойно. Я вообще никогда не видел, чтобы он кричал или выходил из себя. Всегда был ровен.
- Правда. Уже в конце войны меня сильно контузило. И с моими мозгами время от времени творится неладное. Мне нельзя волноваться. И многое нельзя. Вот поэтому я здесь. В лесу. Лес лечит.
- А семья у вас есть? - решился спросить я.

- До войны была. Жена. Сын. Эвакуировалась неизвестно куда, когда немец подходил сюда. Мы жили неподалеку. Вот и все, что удалось узнать. Наверное погибла по дороге под бомбежкой. Я, правда, не сразу решился их искать. Зачем я ей такой? Только обуза. Потом отважился. Нет, не жить с ними. Просто знать, что они есть. Что они живы. Помогать, чем могу. Но за многие годы никаких следов. Никаких.

- А как у нас оказались? - спросил Шурка.

- Я топограф. До войны исходил Кавказ вдоль и поперек. Ваша долина мне очень нравилась. И когда со мной случилась беда, я решил обосноваться здесь.

- Расскажите про войну, - попросил я.

- А что про нее рассказывать? Война и есть война. Хорошего мало. Воевал в истребительном полку. Охотились за танками. А они за нами.
- Бегали от фрицев? - спросил Шурка. И что за подлючая была у него натура?

- Бегал. Снаряды выпустишь все, а он вот он, рядом. Лязгает гусеницами, лупит из пулемета, снарядами землю роет. А жить охота. Что ты против стальной махины с одной винтовочной сможешь? Ну да ничего. Они от нас тоже побегали. До самого Берлина бежали. Вот так, герои.
- А я от фрицев не побежал, - непримиримо сказал Шурка.

- Молодец. Люблю смелых, - сказал Тарзан. - Только ведь воевать не хлеб с салом лупить. Мы дружно захохотали. А Шурка покраснел и стал грязным пальцем ковыряться в земле.

- Ну, шагайте, электроны. Вращайтесь вокруг своего яда. Эта долина с рекой, с деревьями, с облаками, с вон тем дроздом на вершине, с вашим селом и есть ваше ядро. Постарайтесь подольше не отрываться от ваших ядер. А мне пора картошку окучивать. И он снова взялся за тяпку.
...А потом Тарзан исчез так же внезапно, как когда-то объявился. Поселок лесорубов переехал на новое место. И от прежней жизни не осталось никаких следов. Одна землянка еще несколько лет напоминала о Тарзане. Но в один прекрасный день исчезла и она в зарослях крапивы и орешника.
Странное пристанище странного человека. Многие годы меня жгло желание постучать в его двери. Но ни я, и никто так ни разу и не постучал. А он может быть ждал. И ему не хватало, как воздуха этого стука. К сожалению, такие вещи мы часто понимаем слишком поздно.

С тех пор сгорело столько весен, а ощущение моей вины перед ним так и не угасло. Она, как застарелая болезнь, которую можно скрыть, но излечить нельзя.


Виктор Богданов

Если Вы желаете оказать нашему изданию посильную материальную помощь, нажмите кнопку «Поддержать журнал», которую Вы увидите ниже, пожертвовав сумму, которую Вы посчитаете нужным. Благодарим заранее!
Поддержать журнал
ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПУБЛИКАЦИИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ СЕТЯМ, ЖМИТЕ НА ЭТИ ЗНАЧКИ



Оставить комментарий:

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений
Загрузить изображение