НАШИ ЛИТЕРАТОРЫ

МЫЧАНИЕ ЯГНЯТ

26 Апреля 2011
МЫЧАНИЕ ЯГНЯТ

Ужас и неожиданность могут подстерегать каждого. Особенно если человек только что проснулся и ещё сам не представляет, на каком свете находится его мыслительная деятельность. Так случилось и со студентом универа Петром Калькиным, когда одним непохожим на другие зимним днём он проснулся от ощущения дискомфорта, к которому тотчас добавилось и некое зрительное недовосприятие. Калькин подошёл к зеркалу и не понял: оттуда выглядывало чужеродное, словно развороченное взрывом гранаты красное хлебало, не имевшее ничего общего со своим обладателем. Парадокс?

Но обратное усилие памяти прояснило неожиданность. Дело в том, что Пётр Калькин на своём курсе круче всех успевал по французскому, но этого ему казалось мало; и вот, чтоб увеличить разрыв между собой и однокурсниками, он решил приобрести филигранный парижский прононс. Это представлялось простым после приватного совета преподавательницы Изабеллы Лазаревны Неврубьянц вставить себе на ночь в каждую ноздрю по сухой горошине, разбухание которых обещало обеспечить к утру лёгкую деформацию носа вкупе с искомым прононсом.

Обижаться на Изабеллу Лазаревну было поздно, тем паче что - проснись Калькин утром, и всё могло бы получиться согласно рецепту «француженки». А он давил на массу до самого обеда. И теперь его бывший курносым шнобель перепух сверх всякой возможности смотреть на него без мурашек по коже. 

Выковырять разросшиеся и заплывшие со всех сторон горошины казалось нереальным. И Калькин понял: пока растущая носовая опухоль еще не окончательно заплющила ему глаза и можно было хоть как-то различать дорогу под ногами, следовало идти к врачу. 

На улице от него шарахались прохожие. Вдобавок дважды останавливала милиция, с которой, возможно, пришлось бы объясняться намного дольше, если б милицейские чины после уяснения ситуации не принимались реготать до полного выпадения в осадок. Но это ещё полбеды.

Настоящая беда померещилась, когда к нему привязался дрожавший, как осиновый лист, мужик в одном чесучовом костюме с бэджем компании «Электротехника» на лацкане пиджака. В руке у него была зажата граната, а на шее болтался автомат АКМ.

- Слышь, браток, - мужик уцепил свободной рукой студента за полу дублёнки. - Ты куда идёшь?

- В т-т-травмпункт, - застыл Калькин.

- О! - обрадовался бэдженоситель, обливаясь слезами. - И мне, наверное, туда же! Пошли, браток, вместе.

Отказываться Калькин не решился. И они направились дальше по городу... Теперь прохожих вообще не стало видно. А кто и казался заметным издали - те торопились поскорее раствориться в переулках.

К счастью, не всегда то, что чудится в уме, оказывается таковым на самом деле. Подобное вышло и с обладателем гранаты. Которую он, как выяснилось, имел в руке не по собственной воле. Просто, состоя в должности второго помощника младшего менеджера, он, Тимофей Семидядько, торговал электроаппаратурой в магазине, и сегодня подвергся нападению грабителей. Грабили, естественно, не его, а магазин. Но Тимофею для пущего страха налётчики сунули в руки гранату Ф-1, выдернув чеку, а сами опустошили кассу и уехали. Однако благополучный конец не торопился показать свою потенцию, потому что Семидядьковы пальцы продолжали сжимать дужку взрывателя, и коллеги разбегались от него с криками ужаса, желая продолжать свои жизни в неповреждённом виде. Вдобавок руководство моментально вытолкало его на улицу, пообещав годовой оклад и всё что угодно, лишь бы он не показывался в офисе в таком виде. Тимофей заметался по городу, тщетно взывая к прохожим и к разлетавшимся в разные стороны нарядам милиции. А в подвернувшейся по дороге воинской части его вообще приняли за чеченского берсерка и попытались откупиться автоматом... 

Если б Калькин имел свободную волю смеяться, то он не преминул бы ею воспользоваться. Но близость гранаты удерживала от опрометчивых звуков. Тем более что путь впереди лежал неблизкий и не обещавший ничего определённого. Особенно для Семидядькина, которому ещё неизвестно, согласятся ли удалять гранату посредством хирургического вмешательства... Несколько минут они двигались молча, пока не увидели впереди девушку средних лет, медленно шагавшую на широко расставленных пёстрых ногах.

Быстро нагнав её, Калькин осведомился:

- Извините, вы случайно не в травмпункт идёте?

- В травмпункт, - девушка игриво покосилась Семидядькина. - А вы, мальчики, кто - бандиты?

- Да не-е-е, - улыбнулся Калькин насколько позволяли лицевые мышцы. - Это оружие нам просто подержать дали. Бандиты. А сами-то мы нормальные. Я студент. А вот он - продаве… то есть, младший менеджер... старшего помощника... Ну, короче, в торговле не последний человек. 

Девушка тоже представилась:

- Незамужняя. А зовут Алёной.

- А чего нам до того, замужняя ты или нет, - желчно пробурчал набегавшийся за день Семидядько. - Нам к врачу надо, пока пальцы не поотпадали...

- Так это ж моя фамилия, - захихикала случайная встречная. - Незамужняя. Алёна. А вообще-то я замужем, третий раз. Только муж меня сейчас из дому выгнал.

- Почему выгнал? - насторожился Калькин.

- Ну, из-за ног же... Видите, какие они у меня стали теперь, кто ж такую в постель к себе подпустит... уродину.

- Все мы теперь вроде уродов, - встрял морально готовивший себя к смерти Семидядько... А что стряслось с твоими оконечностями?

Эти ноги можно было долго рассматривать, но всё равно оставалось непонятным, откуда в женской природе может взяться такое многообразие неожиданного: их покрывала серая короста неясного происхождения, облепленная разноцветными нитками, перьями, обрывками бумаги и ещё бог весть каким мусором... Происхождение такой пестроты оказалось простым. Алёна, как все женщины, регулярно выводила на своих ногах волосяной покров с помощью дорогостоящих депиляторов. Но однажды подруга рассказала ей, что можно покрыть ноги воском: тот прилипнет к волосам, и затем вместе с отдиранием оного удалится лишняя растительность. Новый метод сулил экономию для семейного бюджета. Вот только Алёна не придумала, где взять столько воска, поэтому вымазала на требуемые места семь тюбиков клея «Момент», который, разумеется, вскоре намертво застыл. Оторвать его не удалось. Несколько дней Алёна ходила в таком виде на работу, выдавая слой клея за новые колготки. Но постепенно на её ноги налипло слишком много постороннего мусора, за что бедолага и была изгнана - сначала со службы, а затем из собственной квартиры...

Посочувствовав её рассказу, Пётр Калькин и Тимофей Семидядько приняли Алёну в свою компанию, поскольку им всё равно было по пути. Они шагали по мгновенно вымиравшим улицам и даже не пытались удивляться превратностям теории вероятностей, тем более что это казалось бесполезным. Не удивились они и новой встрече, когда перед ними обрисовался абсолютно несообразный с пейзажем бугай лет сорока пяти в одних трусах и кое-как натянутом на голое тело траурном от грязи бушлате с надписью на спине: «РСУ-2». Бугай матерился в стылое пространство, шкандыбая по обледенелому тротуару с осторожно отставленным заплатанным задом и приволакивая правую ногу с надетым на неё розовым унитазом.

- Глядите, не только с нас, оказывается, народ смеяться может, - ткнул в сторону незнакомца гранатой второй помощник младшего менеджера. - Наконец-то настоящего придурка на улице встретили!

- Я тебе за придурка ща надавал бы в табло, - бугай выкатил в ответ звериные глаза, одновременно попытавшись обкусить одну из позвякивавших на его усах сосулек, - если б не боялся осклизнуться и сантехнический прибор расхреначить.

- Так вы тоже, наверное, в травматологию идёте? - осенило студента.

- А то куда ж, - прислонившись к столбу, свежевстреченный обнял его левой рукой, а правой взлохматил себе усы, сковыривая жалобно завизжавшие сосульки. - Понимаешь, я в сортире новую вентиляционную решётку приставлял, чтоб, значит, покрасивше казалось, да на унитазе стоявши, нога и соскочила. Застряла, падла, намертво! А разбивать его жалко, только недавно установил, двадцать пять тыщ за него, ёптыть, плачено. Ну, я, ломиком цементную стяжку с пола аккуратно обковыряв, его и снял без повреждений. Теперь врачебную помощь себе хочу организовать: может, в травмпункте кремом каким ногу намажут, чтоб, вытягивая, гарнитур не повредить...

- Да не станут врачи с тобой шарохвоститься, - злорадно заметил Семидядько. - Будто им настоящих больных мало. Как мы, например.

- Ни хрена себе, настоящий больной! - в голосе собеседника послышались презрительно сдерживаемые слёзы ярости. - Та я тебе завтра таких гранат хоть пять штук принесу! А если хочешь знать, в городе каждый хирург знает, до каких степеней умеет быть благодарным Игнат Палыч Бубликов! Уже имел дело, между прочим, с врачебными представителями, так что не голым словом тебе говорю! И пусть попробуют только что-нибудь не так! Я тогда не знаю даже, как называется, что сделаю, а то ещё и похуже!

- Ладно, пошли с нами, - предложил Калькин. - Всё равно маршрут у нас один. А мы вас хоть под локотки придержим, чтоб не оступились.

- Вот спасибо, - обрадовался владелец сантехприбора. - Да тут недалеко до троллейбусной остановки осталось. Оттуда уже доедем. Меж прочим, можешь звать меня просто Палычем. Я не обижаюсь.

- Нет, я на троллейбусе не поеду, - вмешалась Алёна. - Представьте, как на нас - в таком виде - люди посмотрят.

- А пусть хоть вообще не смотрят, - грозно зазвенел Палыч вновь наросшими у него на усах сосульками. - Я что, не имею своего конституционного права кататься на общественных средствах передвижения? Не бойся, говорю, поняла?!

...На остановке было полно народа. Но с появлением неспешной кавалькады товарищей по несчастью всем как-то разом расхотелось ехать. Зато подошедший троллейбус, как обычно в часы «пик», был набит битком. Первыми в него попытались протиснуться Алёна и Калькин. Однако у них на пути вырос дюжий кондуктор. Брезгливо пиная обоих куда попало немытой обувью и служебной сумкой, он завизжал тонким от ужаса голосом:

- Куда? Куда прёте?! А ну, пошли вон отсюда, проститутки, гомосеки, алкаши поганые! Нечего тут в моём троллейбусе всякие проказы развозить!

- Ах ты, тля петушиная, - опешил Палыч. - А ну, посторонитесь, ща я покажу, как надо порядошным людям за своё конституционное право бороться! – с этими словами он раздвинул своих спутников, потом, бережно заблымкав унитазом по асфальту, разбежался и, оторвав ноги от тротуара, ввинтился головой в мягкое кондукторское брюхо... Водитель, судя по всему, наблюдал за развитием сюжета в зеркальце заднего обзора, потому что дверцы в тот же момент закрылись, защемив Палыча поперёк туловища с прижатыми к нему по швам руками, и троллейбус тронулся с места. Медленно передвигаясь на примерзающих к гололёду колёсах, троллейбус тревожно раскачивался из стороны в сторону, наращивая амплитуду, вздрагивая токопроводами и непрестанно выпуская из себя многоголосый гвалт и нечеловеческие крики Игната Палыча Бубликова...

- Я представляю, как кондуктор сейчас Палычу морду начищает, пока у того руки занятые, - мечтательно прошептал Семидядько, наблюдая за конвульсивно подпрыгивавшим и неуклонно удалявшимся розовым унитазом.

- Да-а-а… - согласился Калькин, незаметно ощупывая правой рукой левую ягодицу Алёны и чувствуя, как в нём пробуждается позабытое за сегодняшний день мужское естество.

Внезапно троллейбус остановился. Его дверцы с лязгом раздвинулись. И Палыч пулей вылетел из них, вращательно раскорячившись в воздухе. Описав пологую дугу, он с громким хыканьем шмякнулся на спину. Троллейбус тронулся дальше по маршруту. А к Бубликову подбежали его невольные спутники. И увидели на его синем от побоев лице счастливую улыбку:

- Нет, гляньте, как удачно удалось приземлиться! - торжествующе потряс он оттопыренной кверху ногой с надетым на неё унитазом. - Ведь ни одной трещинки, падла! Ни одного повреждения, во как! Такое суметь надо!

Ему помогли подняться...

Нет, поездка в городском транспорте им не светила. Это окончательно понял каждый, даже Палыч. И они зашагали дальше

Внезапно с неба посыпался снег. Зато людей - как никого не было, так ни на одного больше и не стало. Снежинки мельтешили перед лицами путников, залепляли им глаза, носы и уши, понуждая почерневшего от холода Палыча поминутно матюгаться, а Семидядько - обтирать гранату носовым платком. Один Калькин нашёл некоторое утешение и тепло своей правой руке под шубкой у Алёны, истомившейся по разнополой ласке за время своего вынужденного уродства... Каждый из четверых понимал, что сегодня они гораздо явственней, чем когда бы то ни было, никому не нужны, и неизвестно ещё, станут ли нужны в будущем. Тем более неожиданным оказалось появление из-за угла человеческой фигуры с несуразно разинутым ртом, на расстоянии нескольких сантиметров от которого смутно маячила невнятная железяка. Приблизившись к незнакомцу, все узнали в этой железяке цоколь заурядной электролампочки.

- Ну, уж этот точно - настоящий придурок! - обрадовался Семидядько.

- Фыфэво уа э фывуох! - возмущённо ответил придурок, ни на микрон не сдвигая губ. И протянул перед собой вырванный из ученической тетради листок бумаги в косую линейку с написанным на нём текстом.

Калькин взял листок. Прочёл вслух: «Паспорил с мужеками что смогу паместить в рот лампочку и паместил а вынуть ни могу типерь боюсь пораница иду в травпункт фамилия моя Алексей Лошков могу покозать паспорт».

- Ни-и-ифи-и-ига себе, - завистливо протянула Алёна. - Даже я, наверное, не смогу взять в рот ничего такого крупного размера. 

- Наш клиент, - мрачно заметил Семидядько. - Тоже, ё моё, восставший из ада... Ну, давай, мужик, пошли с нами.

Дальнейший их путь не успел приобрести размеренность, потому что позади раздались надтреснутые крики:

- Внучочки! Обождите!

Обернувшись, они увидели лихорадочно подгребавшую к ним бабульку с зажатой в руке блестящей бумажкой. Приблизившись, она не преминула сунуть каждому под нос малоубедительный фантик, подслеповато щурясь и рассыпаясь в объяснениях:

- Вота, товарищи дорогия, бяда у мяня случилася, прям ня знаю, чяво и делать-та, прям ня знаю, лишенько такоя, купила сябе жавательну рязинку чувин гам, а в ей оказался вкладыш, на котором прописано, мне суседи прочятали, что по няму полагается мяне премия двести евров, а я и ня знаю, где те двести евров получать, прям бяда, и на почту ходила, и в магазин, и в аптеке консультировалася, никто ня знает, где те клятыя евры бывают, может, вы подскажетя?!

- Только бабки дурканутой нам не хватало, - нервно хихикнула Алёна.

- Бабуль, ты что, не видишь: мы в травмпункт идём! - заорал для пущей понятности Калькин. - Мы больные! Отстань от нас!

И они зашагали прежним курсом... Но старушка, вдобавок ко всему, оказалась глуха, как полено. Она семенила следом, периодически забегая вперёд и приговаривая:

- Вот и хорошо, что нам с вами по пути, дорогия робяточки, чяво мине одной по улицам шлындрять, кругом бандитизьм сплошной, ездиють тута на кажном шагу бандюки на своих мярсядесах, а я ж за такими дяньгами в одиночку идти боюся, потому вы мне удачно подвернулися, я ж так и думала сябе: тяперя надоть идти до сбяркассы, там жа ж разныя деньги, наверная, по порядку находяться, и доллары зялёныя, и евры ихния ня знаю какого цвета, вот спасибо, родненькия, что подсказали-та, понятно дело, в сбяркассе всякия деньги должны быть... 

Услышав слово «сберкасса», Лошков остановился и задумчиво вытянул губы вдоль лампочки. Затем жестом потребовал у Калькина свой листок и написал на нём: «Сичас вся мидицина нибизплатная посчитайте в карманах сколько у кого есть денех».

Вся компания догадливо порылась в карманах друг у друга, и эта групповая арифметика завершилась двести тридцатью двумя рублями на круг. Их показалось мало. Тогда Лошков дописал: «Как раз нам по пути сдесь будит сберкаса у меня там сберижения я могу снять».

Никто не спорил. И они направились в сберкассу. С деформированными от напряжения лицами, с грюкавшим розовым унитазом, с широко расставленными пёстрыми ногами и вспархивавшим из-за спин блестящим фантиком... На тетрадном листе у Лошкова не осталось свободного места, поэтому в сберкассе он с полминуты пытался объяснить жестами остолбеневшим кассиршам цель своего визита, зло скаля зубы сквозь лампочку. Затем нервы у Семидядько не выдержали, и он, поправив свободной рукой автомат, нетерпеливо гаркнул:

- Чего пасти пораззявливали? Человек же понятно вам показывает, чтоб ему деньги выдали! Так и выдавайте поскорее, а не то я ща разозлюсь как следует, и вам тут всем тошно станет!

Отсюда и началась полная психиатрия. Все разом заголосили и попадали на пол. Кто-то нажал сигнализацию, и она завибрировала истерическими звуками. Чья-то рука швырнула под ноги визитёрам мешок, набитый деньгами. Шустрый Палыч первым сообразил, что произошло недоразумение и, взгромоздив мешок себе на плечо, закулдыкал унитазом к выходу:

- За мной, скорее! - позвал он спутников. - Нас, кажется, не за тех приняли!

А у них за спинами визжали:

- Ограбление!

- Милиция! Мы вызвали милицию, сейчас она приедет!

...Калькин, Семидядько, Бубликов, Лошков и Незамужняя долго петляли по узким переулкам и проходным дворам, продирались сквозь кусты и перелезали через заборы.

Дневной свет стремительно истощился, перетёк в плоское мерцание сумерек. Город кружился, как в детстве, когда катаешься на карусели, и всё вертится вокруг тебя, теряя отчётливость очертаний. Дома приплюснулись к тротуарам, сливая свои огни в размазанные перед глазами радужные полосы. Время потеряло видимый смысл, и его ткань беззвучно пружинила под ногами беглецов... Наконец они поняли, что за ними нет погони и перешли на шаг.

Позади тотчас объявилась невесть как умудрившаяся не отстать от них полоумная бабка с призовым фантиком. Неотступная, как смерть, она вцепилась в мешок на плече Бубликова, приговаривая:

- Двестя евров - это я даже ня знаю, сколько будет, если перевесть на наши рубли-та, сыночки, это бальши-и-ия деньги. Может, цельна тыща рубликов, а то, может, и две, ох бяда мне, как бы вы мяня ня обдурили, старую...

Палыч не глядя швырнул ей под ноги несколько пачек банкнот в свежей банковской упаковке:

- Отцепись, падла.

И она отстала, с восторженными прединфарктными воплями канув в чуждую меркантильности тьму небытия.

Они шагали, не останавливаемые никем, по вечернему городу, и необъяснимое ликование переполняло их души. Каждый испытывал желание открыть спутникам нечто важное, излить перед ними самое сокровенное, составляющее отдельно взятую непреходящую суть маленькой человеческой единицы, которая является всего лишь палочкой перед множеством нулей, которых можно возле неё поставить сколько захочешь, как на этих казначейских билетах, коими набит мешок на плече Палыча - однако подходящих слов не находилось, ибо звуки и сочетания букв не умеют передать всего, что находится даже в одной единственной душе, и поэтому каждый говорил что мог:

- А я вообще пока с гранатой останусь, - внезапно объявил Семидядько. - Мне с ней жить даже легче стало. Потому что каждое орудие человек придумывает для того, чтоб облегчить себе существование. И её же, вот, не зря кто-то изобрёл. Я теперь буду хозяин своей жизни, как в детстве мечтал, зачем мне на работу ходить, если меня и так все станут за человека считать. Приду к своему начальству и скажу: «Не надо мне вашего годового оклада, ну вас всех псу под хвост!» Лучше я стану по миру путешествовать. Пешком. На людей смотреть, себя показывать, а что: интересно ведь! А может, вообще в Палестину пойду новое верование организовывать для русского народа. Потому что я же вижу: попы сейчас всех дурят, а на самом деле только денег хотят, и по телевизору выступают, а всё из-за одних денег. А мне денег не надо, у меня граната есть!

- Ну, я-то уж точно уверена, что с такими деньгами муж меня какую угодно обратно домой пустит. Только я к нему больше не хочу, - Алёна на ходу прижалась к Калькину, стараясь не прилипнуть пёстрой ногой к штанине его брюк. - Вот ты полюби меня такую, какая я есть на самом деле, а тогда и пользуй как сидорову козу, правильно я говорю, да? А то получается нечестно: женщина снаружи может себе что угодно сделать, хоть макияж, а хоть и пластическую операцию, но внутри она всё равно остаётся одинаковая. Вот ты внутрь меня залезь и разберись, нужна я тебе такая или нет, а в постель я могу ложиться с кем угодно, хоть со всеми сразу, это для настоящей женщины ничего не значит, правильно я говорю, да?

- Правильно, - согласился Калькин, - В жизни главное не всегда сразу понимаешь. Я, вот, например, завтра хотел досрочно зачёт по французскому сдать. А теперь вообще не пойду. Перехотелось. Я, наверное, алкоголиком стану. Каждый день буду покупать себе бутылку, а то, может, и сразу две. Потому что когда напьёшься, то на всех свысока смотришь, а так и надо: ведь они же вокруг - все, как один, сплошные придурки...

- Нет, алкоголиком я уже был, - подтянул трусы Палыч. - Я лучше в космические туристы подамся. Космическим туристом я ещё не был... Только унитаз всё равно буду рядом с собой везде сохранять. Не как денежную ценность, это теперь для меня - тьфу. Но он мне станет как талисман. На счастье. У меня счастья в жизни ещё ни разу не было. А теперь будет.

Единственным, кто ничего не говорил, был Лошков. Он лишь улыбался округлой улыбкой и совершал невидимые внешнему миру усилия, тщетно тужась проглотить свою лампочку...

Двигаясь таким манером, они решили взять бутылку и отметить удачное завершение дня. Семидядько, показав гранату в первом попавшемся супермаркете, получил в ответ две безоговорочные бутылки «Мартини», поскольку больше у него в одну руку не помещалось. Потом все пятеро уселись на скамейку в скверике. Хорошее настроение незаметным образом исчезло, уступив место неясной печали. Может, оттого, что теперь они стали внимательнее приглядываться к окружающим, и радоваться тут было нечему. Вокруг были одни уроды. 

Они неспешно отхлёбывали из горлышка, передавая бутылку по кругу. Один Лошков не пил, а только втягивал в себя жадными ноздрями аромат недоступного из-за лампочки напитка… Печаль внутри каждого набухала и росла. Никто им не мешал; лишь один раз подошёл спросить закурить противный пацан лет тридцати с волосатыми от онанизма руками; но его послали к собственной матери. Да ещё попытался было приблизиться дядька в военной форме с огромными ветвистыми рогами на голове. Однако тотчас раздумал и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, двинулся обратным курсом. Хотя не так быстро, чтобы не услышать презрительно брошенное ему в спину Алёной:

- У него жена блядует, а этот придурок вместо супружеского долга по пивнухам шаблается!

Где-то вдали завыла сирена «скорой помощи»... Они не заметили, как откупорили вторую бутылку и тоже пустили её по кругу. Печаль от этого не уменьшилась, зато появилось смутное предощущение того, что эти сумерки не случайны, поскольку всё в мире есть борьба между тьмой и светом; и, похоже, в нём нет иного смысла, иной движущей силы, которая может складываться из множества хаотически меняющих направление векторов, но от этого никогда не перестанет в сумме оставаться самой собой, вечной и неуловимой константой бытия и небытия одновременно, константой всех мнимых величин в точке их неминуемого соприкосновения.

Сирена «скорой помощи» приближалась, и было в её звуке нечто призывное, манящее и обещающее.

Палыч, крякнув, вывалил деньги из мешка прямо на асфальт и щёлкнул зажигалкой. Огонёк, разгораясь, побежал по купюрам. Но это уже не было интересно пятерым, сидевшим на скамейке в скверике и с нескрываемым сожалением наблюдавшим за глупой и бессмысленной жизнью окружающих уродов. Поодаль текло человечье стадо, с рогами и копытами, вонючее и противно блеявшее, с опаской косясь в их сторону. А они просто сидели и не знали, что дальше делать. Единственные нормальные люди на Земле.


Валерий КУЗНЕЦОВ

"МИРОВОЕ СООБЩЕСТВО"

Если Вы желаете оказать нашему изданию посильную материальную помощь, нажмите кнопку «Поддержать журнал», которую Вы увидите ниже, пожертвовав сумму, которую Вы посчитаете нужным. Благодарим заранее!
Поддержать журнал
ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПУБЛИКАЦИИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ СЕТЯМ, ЖМИТЕ НА ЭТИ ЗНАЧКИ



Оставить комментарий:

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений
Загрузить изображение