Он нервно всматривался в эти дурацкие строчки: "Я вам писал уже, что Маевская была убита, а не умерла естественной смертью. Почему не расследуете дело? Чего вы ждете, менты чертовы? Или слишком крепко в своих креслах сидите?"

Старший следователь отдела убийств Кононыхин с раздражением изучал новое заявление, принесенное ему Верочкой из канцелярии. Снова эта анонимка. Расследовать убийство 12-летней давности, давно списанное в архив, зачем? Дело закрыто. Кому нужны эти лишние телодвижения? Но слева вверху стояла виза начальника райотдела милиции - принять в разработку. И ослушаться Кононыхин не мог.

Месяц назад он получил первую подобную анонимку.

"В районное отделение милиции Приморского района.

Заявление

Настоящим сообщаю вам, что Вероника Маевская, умершая 24 февраля 1994 года, не умерла, а была убита. Прошу расследовать данное дело, убийцы должны быть привлечены к ответственности.

Человек Разумный".

Заявление было отпечатано на компьютере, отправлено с главпочтамта. Просто брошено в почтовый ящик, обратного адреса не было.

Двенадцать лет прошло, как спохватился товарищ, - злился Кононыхин и добавил мысленно: анонимки не рассматриваем. Это что за подпись такая - Человек Разумный. Был бы разумный, сообщил бы хоть какие-то детали, доказательства. А он не сообщает. Но письмо было доставлено в канцелярию, расписано начальником на Кононыхина. Зачем он вообще принимает во внимание подобные глупости да еще ставит распоряжение, подумал тогда Кононыхин.

И отправился в начальственный кабинет. Прошел длинным коридором, куда выходили двери разных отделов, за каждой дверью бурная жизнь, порождаемая проблемами крупного города. Подошел к двери начальника и услышал мужской голос, громко говоривший что-то по-английски. Удивился. Но через минуту понял, это компьютер. Курсы английского. Постучал и подождал приглашения войти.

Начальник райотдела Малышев с удовольствием оторвался от урока. Он давно закончил диссертацию по административному праву, осталось защититься, и выйдет на пенсию кандидатом юридических наук. А это ощутимая прибавка к пенсии. Но, к защите диссертации надо было сдать кандидатский минимум. В том числе этот чертов английский язык... Ладно, на пенсию надо выходить с чистой совестью и большими начислениями, иначе, зачем пахать столько лет?

- Сергей Петрович, ты что это, анонимки теперь мне велишь рассматривать? То есть, что анонимка не важно, анонимка это сигнал, только ведь 12 лет прошло. Отдел и так работой завален, два глухаря... - начал было Кононыхин.

- Коля, - начальник райотдела поднялся из-за стола и подошел к Кононыхину, - дело Маевской реально было возбуждено и закрыто. Ты этого не знаешь, пришел в отдел позже, а я его помню, потому что очень уж красивая была женщина, такую на улице не пропустишь. Вот и запомнилось. Но главное этот сигнал. Значит, есть человек, осведомленный больше, чем мы. А кто этот человек, мы не знаем. И какие он нам неприятности принесет, тоже не знаем. А на фига нам неприятности, Коля?

Тебе-то, перед самой пенсией, неприятностей точно не надо, подумал Кононыхин, да вот мне-то как поднять висяк 12-летней давности?

- Коля, возьми в архиве дело Маевской и займись. Все. Иди, Коля.

До сего момента все было более или менее понятно. Непонятки начались позже.

Итак, на момент возбуждения уголовного дела Веронике Маевской было 36 лет. Ученая, врач, биолог, специалист в области этологии. В разводе, детей нет. Проживала вместе с отцом, матерью и сестрой. Собственную квартиру после развода оставила бывшему мужу. Вместе со всем нажитым совместно добром. Гордая, видать.

Дело было возбуждено по заявлению врача скорой помощи, вызванного к Маевской по причине нанесенных ей телесных повреждений средней тяжести. Побои нанес бывший муж в квартире, где проживала Маевская со своими родственниками. То есть, целенаправленно явился туда для этого? Или ссора возникла позже?

А закрыто дело было потому, что Маевская сама отказалась от обвинения. Подала заявление о том, что претензий к бывшему мужу не имеет. Просит уголовное преследование прекратить. Вызванная тогда к Маевской скорая помощь зафиксировала обширные гематомы на лице и груди, вздувшуюся вену на шее, куда он ее ударил ребром ладони, сломанный палец. Ему светил реальный срок. Зачем она отказалась от обвинения? Получила от него мзду, отступное? Нет. Он безработный, пьяница, нищий, все оставленное ему женой добро пропил, а она известный ученый. Нет, деньги он ей предложить не мог. Все еще любила, жалела? Тоже нет, на допросе отзывалась о нем с презрением и видимой неприязнью. Единственное, что пришло в голову Кононыхину, это то, что бывший муж Маевскую шантажировал и шантажом заставил отказаться от обвинения. Чем шантажировал? Вот этот таинственный "Человек Разумный" имеет какое-то отношение к шантажу? Что-то знает об этом? И самое главное, при чем здесь смерть Маевской, если она вообще...

Вот это и было самое удивительное открытие, которое ждало Кононыхина, когда он узнал, что Маевская умерла три года спустя после закрытия уголовного дела. И вовсе не от отдаленных последствий избиения. То-есть, сделав запрос в органы ЗАГС, а затем в архив районной поликлиники, он узнал, что Вероника Маевская скончалась в своей постели, 24 февраля 1994 года самым мирным путем, от двухсторонней пневмонии с инфильтратом в левой нижней доле, несмотря на все усилия лечащего врача и консультации приглашенного к постели больной профессора-пульмонолога. То есть, смерть самая, что ни на есть, мирная и самостоятельная.

Кононыхин нашел и почитал в тогдашних газетах некрологи, где Маевскую описывали талантливым ученым, этологом, замечательным человеком. Некрологи подписывали разные научные организации, нигде ни слова о каких-то трагических или хотя бы странных событиях, сопровождавших ее смерть. Никакой зацепки.

На этом можно было поставить точку. Если бы не...

Буквально на второй день после того, как следователь решил отписаться начальству о том, что это самое начальство заставило его работать по прихоти какого-то придурка, настрочившего пустопорожние анонимки, за что его следовало бы найти и вздрючить по статье о хулиганстве, Верочка снова принесла ему отпечатанный на компьютере лист от Человека Разумного.

"Поверхностно ведете следствие, товарищи! Внимательно изучите допрос Александра Дьякова, мужа Маевской. Там же все написано, вы что, слепые?

Человек Разумный".

Нет, соскочить с этого дела не удастся. Малышев, видимо, перед уходом на пенсию, хочет показать себя, уйти, так сказать, с триумфом, он от такого сигнала не отмахнется. Или, может, реально боится этого Человека Разумного? И потому не даст Кононыхину проигнорировать анонимки. Главный вопрос, кто он, Человек Разумный, и чего ему неймётся, волновал Кононыхина, пожалуй, куда больше, чем обстоятельства смерти Вероники Маевской. Мужское любопытство иногда даст фору женскому, если затронуты его интересы. Что понадобилось Человеку Разумному спустя столько лет? Почему молчал до сих пор, если что-то знает? Маевская умерла от воспаления легких в своей семье, в своей постели. Окруженная родственниками, врачами. Кто мог ее убить при стольких свидетелях? Кроме того, есть же врачебное заключение. Этот Разумный Чел советует внимательно изучить допрос Дьякова. Ладно, перечитаем еще раз внимательно.

Дело по избиению Маевской вел тогда старший лейтенант Александр Ковальчук. Хм, Саша Ковальчук, старательный, скрупулезный, мзды от подследственных никогда не брал. То есть, по мнению Кононыхина, прикрывать кого-то не мог.

Итак, допрос.

"Подозреваемый: Дьяков, Александр Владимирович, 22 июня 1956 года рождения, уроженец... т.д. предупрежден по статье... о даче ложных показаний... так, все это пропускаем.

Следователь. - Дьяков, предупреждаю вас, что чистосердечное признание и раскаяние значительно уменьшают наказание. Вы готовы сотрудничать со следствием, чтобы уменьшить срок?

Подозреваемый: - Да, меня менты ваши предупредили, когда брали. Согласен, я все скажу. Все точно, как было.

- Согласно показаниям вашей бывшей супруги, Вероники Васильевны Маевской, вы явились к ней на квартиру 5 февраля 1991 года в состоянии сильного алкогольного опьянения, так?

- Ну да, тут она права. Если б я не был так пьян, разве я б ее пальцем тронул?

- Ваша бывшая жена утверждает, что и вы и раньше ее зверски избивали, будучи в любом состоянии. В трезвом так же. Потому она и ушла от вас.

- Ну, тогда ж заявление никто не подавал. Никто не жаловался. Значит, и вины нет. А вот, когда скорая сигнал вам подала по факту, тогда да, я был очень пьян.

- Вы понимаете, что состояние алкогольного опьянения не только вас не оправдывает, но является отягчающим обстоятельством? Я обязан вас предупредить.

- Я это знаю. Но это в глазах закона. А в глазах нашего общества наоборот. А я живу в обществе и от него завишу.

- Сколько лет прошло, как вы расстались?

- Два года.

- Что вам понадобилось в доме Маевской спустя два года после развода?

- Моя трудовая книжка. Я хотел устроиться на работу, и мне нужна была книжка. А она оставалась у Вероники, потому что я ее просто не забирал. Мне раньше книжка не была нужна. Я так просто крутился, то тут, то там. Без оформления.

- Расскажите, что было, когда вы пришли в квартиру Маевской.

- Я позвонил в дверь, мне открыл отец Вероники Василий Иванович. Я сказал, что мне нужна моя трудовая книжка, и я знаю, что она лежит в секретере у Вероники. Он впустил меня, и я пошел по коридору в Вероникину комнату. Она в конце коридора. А ее отец зашел в комнату, которая раньше по ходу, слева.

- Он впустил вас в квартиру, и вы отправились в комнату Маевской самостоятельно, ее отец не сопроводил вас?

- Нет, он был увлечен игрой. Дверь в левую комнату была открыта, там за столом сидели мать и сестра Вероники. Они все трое с отцом играли в карты. Еще когда я жил с Вероникой они почти каждый вечер играли в карты. В канасту. И другие игры.

- Вероника играла с ними?

- Нет, никогда, она вообще не любила никакие игры. Все время посвящала своим научным работам. Даже в выходные читала разные журналы по своему профилю.

- Итак, вы потребовали у Маевской свою трудовую книжку.

- Нет. Вероники в комнате не было. Она купалась в ванной. Я открыл секретер, поискал книжку, не нашел и пошел к ней в ванную, выяснять, где она. Вероника сидела в ванне, мылась. Я спросил, где моя трудовая книжка, она ответила, что со всеми ненужными старыми документами уложила ее в пакет и отвезла на дачу, потому что ей эти документы мешали, занимали место в секретере. Я стал ругать ее за это. Она закричала, выйди вон, я голая, я тебе не жена уже, нечего на меня смотреть. Я сильно разозлился и стал ее в ванне топить.

- Что значит топить? Как?

- Ну, я давил на ее голову вниз в воду, чтоб она погрузилась полностью. Она вырывалась, но не могла ухватиться за края ванны, потому что они были мыльные, и руки у нее тоже были в мыльной пене. И скользили по краю ванны. Она начала кричать.

- Что именно она кричала?

- Помогите, помогите, убивают!

- Ее родители и сестра прибежали к ней на помощь?

- Нет.

- Они слышали ее крики?

-Да, безусловно, потому что я ведь слышал, как они говорили: сейчас твой ход, я иду бубновым. Если я их слышал, то они ее точно, потому что ведь они говорили в обычном тоне, а она кричала громко. Не могли они ее не слышать.

- Что далее?

- Минут через пять ее криков, пришла ее мать, Ольга Михайловна, и спросила меня, указывая на Веронику, Саша, почему она кричит? Я ответил, что ничего страшного, я на нее просто водичкой побрызгал. Ольга Михайловна развернулась и ушла обратно в гостиную. Они снова стали играть в карты. А я стал бить Веронику ребром ладони по шее и по лицу, потому что был очень зол на нее. Она мне жизнь сломала.

- Чем сломала? Это вы ей палец большой сломали, а жизнь вам, чем она сломала?

- Потому что незачем было замуж за меня выходить, если не любила. По расчету вышла, чтобы просто замужем быть.

- Это не повод избивать женщину. Тем более, топить ее в ванне. Далее что было?

- Веронике удалось вырваться из ванны, я схватил ее за волосы, и увидел, что на шее, куда я ее ударил, вздулась багровая вена, она уже не могла кричать и хрипела, но побежала в свою комнату к телефону и стала набирать номер. Как потом оказалось, она звонила в скорую помощь, но я подумал, что в милицию, испугался и убежал. А через три дня ко мне домой пришли менты и объявили, что к вам на меня поступил сигнал из скорой помощи".

Так, с этим допросом все ясно. Но повода для шантажа никакого не видно. Надо еще раз перечитать допрос потерпевшей.

"Потерпевшая: Вероника Васильевна Маевская, 4 февраля 1966 года рождения, адрес... предупреждена о даче ложных показаний...

Переходим к сути.

Следователь. - Как начался конфликт между вами и Дьяковым?

- Он ворвался ко мне в ванную комнату, я была в ванне, мылась. Он был очень пьян, еле стоял на ногах. От него шел сильный запах перегара. Потребовал свою трудовую книжку. Я ответила, что отвезла ее на дачу. Он очень разозлился и стал топить меня в ванне. Я вырывалась и кричала.

- Вы звали на помощь? Кого? Что именно вы кричали?

- Я звала родителей. Они и сестра находились в гостиной, играли в карты, в канасту. Я слышала, как они переговаривались между собой. Я была очень испугана, ведь Дьяков мог реально меня утопить, когда он выпивал, становился просто зверем. Я стала кричать, помогите, помогите, убивают! Прибежала моя мама и спросила, что происходит? Дьяков ответил, ничего страшного, просто я на нее водичкой побрызгал. Мама повернулась и пошла к телефону, вызывать милицию, а Дьяков стал меня избивать ребром ладони по шее, лицу и груди.

- Ваша мать вызвала милицию?

- Нет, как потом оказалось, она вызвала ко мне скорую помощь.

- Почему? Ведь телесные повреждения Дьяков нанес вам уже после того, как она ушла. Она не могла вызывать врача до того, как вы были избиты. Вы ничего не путаете?

- Может быть, что-то путаю по времени. Я была в таком состоянии...

- Дьяков ранее избивал вас? В пьяном виде, или трезвым тоже?

- Пьяным всегда. А трезвым иногда, когда на него находил приступ злобы. Он злился на меня за то, что, по его словам, зря на мне женился.

- Как это понять?

- Он упрекал меня в том, что женился по расчету, а расчет не оправдался. Но я же в этом не виновата, правда? Надо было уметь рассчитывать.

- В чем был его расчет? Вы обычная женщина, правда, красивая очень, но для расчета красоты недостаточно.

- Мой отец занимает большое положение в Министерстве финансов. У нас вообще зажиточная семья. Саша рассчитывал, что отец устроит его на хорошую должность, что ему вообще сразу достанется все готовое в жизни. Но он просчитался в моих родителях. Они вовсе не собирались ничем помогать зятю, они и мне-то никогда ничем не помогали, а ему тем более. Он озлобился, начал пить. Если б он сразу сказал, что хочет стать альфонсом моего отца, я бы открыла ему глаза. Вернула с небес на землю. Но он клялся в невероятной любви ко мне. Простаивал ночами под моими окнами. Зарабатывал, таким образом, мое доверие.

- А вы его любили? Как я понимаю, нет. Зачем вы вышли за него замуж? Вот он и жалуется, что тем самым сломали его жизнь.

- Но я-то была честна с ним! Я влюбленной не прикидывалась! Ни в чем его не обманывала. Я искренне собиралась стать для него самой преданной и верной женой, другом на всю жизнь. И такой для него и была. Не думайте, что я легкомысленно выскочила за первого встречного. Я долго колебалась, но он сумел убедить меня в том, что будет любить меня безмерной любовью. Это был обман!

- А ваш расчет на его любовь, чем лучше его расчета?

- Нууу... даже... как вы можете сравнивать? На любовь была надежда, а не расчет! На любовь и защиту. Духовное и материальное... не знаю, понимаете ли вы меня.

- Понимаю, Вероника Васильевна, это я так спросил, для понта. Уж вы не обижайтесь на мой «ментовский юмор».

Так, из последнего ответа вытекает, что Маевская никак не могла отозвать заявление, жалея Дьякова. Она явно презирала его. Но между показаниями Маевской и Дьякова имелись расхождения. Значит, один из них врет. Дьяков утверждает, что скорую вызвала сама Маевская. А Вероника, что ее мать вызвала милицию, потом скорую... Что пишется в карточке скорой помощи? Что бригаду вызвала к себе потерпевшая. Значит, врет Маевская. Зачем врёт, с какой целью? Понятно, выгораживала мать. Стыдилась ее поступка. Но материала на шантаж не видно никакого. На что же намекал Человек Разумный, советуя перечитать протоколы допросов? Нету в них ничего.

В коридоре райотдела захлопали двери. Конец рабочего дня. Народ собирается домой. Дома Кононыхина ждет жена и наваристый борщ, но в голове все равно будет крутиться-вертеться задача, навязанная ему Человеком Разумным. У следака отдыха нет, пока загадку не разгадает. А разгадает, тут и новая подойдет.

Николай навел порядок на письменном столе, он не любил раскиданных бумаг, они мешали ему думать. Окинул взглядом свой кабинет, погасил свет, вышел и закрыл дверь на ключ. Опечатал сургучом, как всегда перед выходными, и сдал ключ в дежурку.

На улице было свежо, только что прошел дождь, и пахло мокрой пылью. Этот запах был и неприятен как пыльный, но и радовал одновременно тем, что эта пыль смыта с тротуара ливнем, ушла с водой в канализационные люки. Кононыхин с удовольствием вдыхал свежесть вечера, неторопливо шагая к дому. Он жил недалеко.

У подъезда заметил мальчишку 10-ти лет и инстинктивно почувствовал, это ко мне. Мальчишка в одной руке сжимал стаканчик с мороженым, в другой держал конверт. Увидев Кононыхина, мальчик подбежал к нему и спросил: - Вы дядя Коля?

- Да, - понимая, что от конверта никуда не деться, ответил Кононыхин, протянул за ним руку и попытался подлизаться к пацану, чтобы выпытать, кто вручил ему письмо.

- Это кто ж тебе мороженое купил?

- Меня просили передать вам это, и дали мороженое, но велели не говорить, кто просил, - ответил мальчик.

Ладно, ну что он расскажет этот малый, подошел к нему дядька и попросил. Все. Надо сначала съесть борщ, принять душ, а потом уж открывать письмо. Точно в нем ничего хорошего.

Но насколько не было хорошего, Кононыхин даже представить себе не мог.

"Старшему следователю отдела убийств Н. И. Кононыхину.

Если вы думаете, что ваш начальник ни в чем не замешан, так вы ошибаетесь. Потребуйте у Малышева письмо Маевской к ее сотруднику Игорю Волоскову, которое он отнес Малышеву, а тот спрятал его под сукно. Узнаете много интересного.

Человек Разумный"

Вот это да! Что ж творится, выходит у Малышева, действительно есть причины опасаться Чела Разумного! С другой стороны, для него умнее было бы в таком случае с самого начала забирать себе все анонимки, уничтожать, и не посвящать в эту проблему Кононыхина. И с третьей стороны. Не может быть Малышев замешан ни в чем плохом, просто не может. Не верю я этому Челу, врёт все. Врёт собака!

А зачем? Зачем ему врать? И кто он такой вообще? Почему его волнует дело Маевской? Нет, точно врёт. С Малышевым они служили когда-то вместе в армии, вместе воевали в Афгане, знают друг друга кучу лет, не способен Сергей на что-то плохое.

Два выходных Кононыхин провел в тяжелых раздумьях. Последнее письмо пришло ему не через канцелярию. Значит, Малышев о нем ничего не знает. Может сделать вид, что его не существует, доложить начальнику, что повторное следствие ничего не нашло и забыть о Человеке Разумном, Маевской и всем, что с этим связано. Потому что старая фронтовая дружба сопротивляется, не хочет узнать, что-либо плохое о друге, который ранее был просто лучшим другом, потом стал начальником, а теперь врагом. Ибо для Кононыхина любой подозреваемый был, прежде всего, человеком с противоположной стороны барьера. Или все таки выполнить свой профессиональный долг, не взирая на лица?

Всю ночь Кононыхин вертелся в кровати с боку на бок.

Утром он вошел в кабинет Малышева и молча положил ему анонимку на стол.

Малышев вопросительно глянул на него, взял лист двумя пальцами и прочитал. Помолчал. Аккуратно опустил письмо на кипу папок, лежавших на столе, и спросил хриплым голосом: - Ну и что ты думаешь, по этому поводу?

- Дай сюда то письмо, Серёга.

- Я ждал такого поворота, не думай, что я хочу что-то скрыть от тебя. Я даже приготовил его, держи.

Малышев подошел к сейфу, открыл его и вынул сложенные вчетверо три пожелтевших листа.

- Займись сегодня обычной работой, Коля, а это все не к спеху. Заберешь домой, почитаешь. Все равно оно канцелярию не проходило, нигде не числится. Когда Волосков пришел ко мне и отдал письмо Вероники, я никуда его не подшил, спрятал сразу по прочтении. А Волосков вскоре на ПМЖ в Штаты уехал и более я с ним на связь не выходил.

Кононыхин кивнул и направился к себе. Ему стало легче, и от того, что тяжелый разговор позади, и от того, что ему показалось, что Малышев, как бы даже рад, что ему не придется больше ничего скрывать.

День прошел в рутинной работе, а вечером после ужина, выгуляв собаку и настроившись на рабочий лад, Николай взял в руки пожелтевшие листы. Начал читать...

"Игорь, дорогой!

Простите, что оставляю вас с недописанной работой.

Но там уже осталось немного, вы справитесь. Основные опыты произведены и дали положительный, в свете нашей теории, результат. И прошу вас, не ставьте меня в соавторы, пусть эта работа будет только ваша и послужит вам трамплином в мир науки.

Два дня назад районный врач привел ко мне на консультацию профессора, пульмонолога, тот подтвердил диагноз - двухсторонняя пневмония с инфильтратом в левой нижней доле. Это плохой диагноз, левое легкое расположено чуть ниже правого, то есть инфильтрат совсем внизу, жидкость не выкашливается, это очень тяжело лечится. Профессор выписал мне антибиотик самого последнего поколения, очень сильный, одна капсула в сутки.

Это было утром. Днем вы ко мне зашли, я попросила вас пойти в аптеку и купить лекарство, вы купили, я благодарна вам за это.

А вечером мне стало очень плохо. Я не могла взять дыхание, я втягивала в себя воздух, но не чувствовала его живительной силы, словно дышала, сунув голову в раскаленную духовку.

У моих родителей в этот вечер был гость, папин товарищ. Мама, папа, сестра и гость играли в большой комнате в карты, в канасту. Я встала и поплелась туда. Не то, чтобы искала помощи, я понимала, что мне надо вызвать неотложку, но могла и сама это сделать, как это уже бывало, когда я болела. Но мне было просто страшно. Понимаете, я не могла дышать, мне было страшно, витальный страх, когда уже видишь близко черту горизонта перед собой. Я искала поддержки и сострадания.

Я вошла в гостиную, прислонилась к косяку двери и сказала: - я не чувствую воздуха в легких, у меня гипоксия.

Они продолжали играть. Я постояла и сказала снова, - у меня гипоксия, я не могу дышать.

Отец повернулся ко мне.

- Утром я позвоню в поликлинику, надо чтобы доктор еще раз к тебе зашел, - сказал он.

Я ушла к себе. Он не знает значения слова гипоксия, думала я. Я выпила сразу две суточные дозы антибиотика, хотя по инструкции этого категорически нельзя было делать. Через полчаса мне стало легче, я перестала натужно втягивать в себя воздух, и ощущать при этом в легких раскаленную пустоту.

Но одно воспоминание преследовало меня. Подобное. Словно Дежавю.

Ровно три года назад. Такая же сцена. Отец, мать и моя сестра играли в гостиной в карты. Тоже в канасту. Я слышала их голоса. Я была в ванной. Купалась и слышала, как они говорили, иду с туза и твой ход. Все вот такое, по теме игры, ну знаете, эти фразы, когда идет игра.

В дверь позвонили. Отец пошел открывать дверь, я слышала его шаги по коридору. Потом голос моего бывшего мужа Саши. Я подумала, что отец заведет его в гостиную, ждать меня. Но он пустил его в мою комнату, и Саша там рылся в моих вещах бесконтрольно, я слышала, как он открывал секретер и шкаф. Мне было неприятно, что меня даже никто не спросил, позволяю ли я рыться в моих вещах бывшему мужу. Словно меня и нет.

Потом он вошел в ванную. Он был пьян, шатался. От него исходил горячий отвратительный дух смеси перегара и дешевых сигарет. Я ненавидела этот запах. Он спросил, где его трудовая книжка, я ответила, что отвезла ее с другими документами на дачу. Он пришел в ярость и стал меня топить. Нажимал рукой на мою голову, опуская ее в воду. Одной рукой он давил мою голову, а второй держался за край умывальника, потому что еле держался на ногах. Но даже пьяный он был, конечно, намного сильнее меня. Я вырывалась, и в тех промежутках, когда поднимала из воды голову, я кричала, звала родных на помощь: помогите, убивают!

Но никто не приходил! Они не могли меня не слышать, ведь я кричала очень громко, и сама при этом слышала, как они спокойно переговариваются: твой ход, иду с туза. Они слышали, как я кричала, и не шли ко мне на помощь, не бежали.

Чрез минут десять борьбы за жизнь в дверях появилась моя мама. И обратилась не ко мне, а к пьяному зверю: - Сашенька, почему она кричит?

Он ответил, криво ухмыляясь:- Да ничего, просто я на нее водичкой побрызгал.

Мама повернулась и ушла. Так и не взглянув на меня.

Они понимают, что он может меня убить, и согласны с этим. Лишь бы не своими руками. Я занимаю лишнюю комнату в доме, я им мешаю. Я вообще не из их стаи, промелькнуло в голове. И тут же сменилось мыслью – нет, как я смею так думать, просто они очень глупые и равнодушные, просто очень глупые.

И снова: да глупые, но в глубине души понимают…

Неужели…

Когда я разводилась с моим мужем Сашей, я оставила ему нашу общую квартиру и все имущество, полагая, что он более слабая сторона, чем я, у меня есть возможность жить у родителей, а у него нет. И я переселилась обратно в ту угловую комнату нашей старой квартиры, где я выросла. Наверное, это была моя ошибка, за то время, что я жила с Сашей отдельно, моя сестра сдала квартирантам свою квартиру и поселилась в моей комнате, и это было очень удобно для моей семьи. Они все трое так похожи друг на друга. Общие интересы, разговоры, совместные игры в канасту по вечерам, даже вкусы в еде, все они любят жирное, вкусное, сладкое. Я – другая. Но ведь я тоже из их числа, думала я, но все-таки не совсем из их…

Я лишняя им. Но я так люблю их. Я очень их люблю… Правильно ли это?

Игорь, можно я буду называть вас на «ты»? Мне хочется сейчас быть ближе к вам, иначе, я не смогу быть откровенной.

Итак, «ты».

Ты помнишь, мы изучали социальное устройство стаи волков? Ты быстро отказался от этой темы и перешел на изучение жизнеспособности крыс, а меня очень захватили волки. Ты не представляешь, какая у них необыкновенно умная организация. Особенно зимой, когда начинается общая охота и все зависят друг от друга. Когда стая идет куда-нибудь по снегу, впереди идут слабые, старые и больные волки, они задают темп, ведь если пойдут позади, они могут отстать и погибнуть. После них следует авангард, матерые сильные волки, молодые, они протаптывают снег для следующих за ними опекаемых всей стаей волчиц с детенышами. Это драгоценность стаи, их будущее. После них снова сильные волки, серьезные воины, прикрывающие матерей и детей с тыла. И наконец, на некотором расстоянии – вожак, следящий за порядком в цепочке – все ли с ними в порядке. Обеспечивает их безопасность. Количество особей в стае колеблется от одного до сорока, но вожак всегда один. Это самый мудрый и опытный самец, который относится ко всем членам стаи одинаково дружелюбно, строго наблюдая за соблюдением дисциплины. Он руководит охотой и следит за безопасностью всех членов стаи без исключения. На нем вся ответственность. Но есть каста тех, кому дозволено все. Это малыши. Они могут позволить себе любые шалости, даже вырвать еду из пасти вожака. Пока волчата малы, их опекает вся стая, заботится об их развитии и учебе. Ведь это надежда и будущее стаи, и волки это понимают. Их первыми уводят и прячут от опасности. Щенкам позволено все, дети же! От них требуют только послушания в учебе. Еще одной опекаемой прослойкой являются старые и слабые, больные. Ведь и они когда-то были сильными воинами и заслужили заботу всей своей жизнью. Старики у них «на пенсии». Вожак следит за тем, чтобы им тоже досталась порция общей добычи. Волк выбирает себе пару раз и навсегда. И это любовь, Игорь, прекрасная любовь, бескорыстная и верная. Если один из пары погибает, второй остается одиночкой до конца. Но, как правило, жизнь его заканчивается быстро. Умирает от одиночества? Думаю, да.

И знаешь, Игорь, у них даже есть праздник! Это апрель, когда на свет появляются новорожденные волчата. Тогда старшие сбиваются в группки, играют друг с другом и подают сигналы, воем, рыканьем, визгом, жестами. Они прекрасно понимают эти сигналы, свою своеобразную речь.

Насколько же они мудрее, добрее, разумнее людей, иногда обрекающих своих детенышей на жалкое существование и даже смерть! Ведь есть такие родители, которые желают избавиться от своих детей, как далеко им до волков! Я восхищаюсь социальным поведением и организацией внутри волчьей стаи. Насколько же они выше и благороднее людей.

И еще, знаешь, я видела две сцены, одну в реальности, когда писала о кенгуру в Австралии, вторую, к счастью только по телевизору. Не могу их забыть. Я с проводником шла по полю в окрестностях Сиднея. Из лесу вышли два кенгуру, самец и самка. Она видимо была больна или ранена, все время садилась на землю, а он ее поднимал и прижимал к себе. Совсем как люди. И тут к ним подбежал кенгуренок, совсем еще малыш. И самка-мать, приподнялась, протянула к нему руки и обняла его. А потом ее голова свесилась и она, задрожав, затихла. Умерла. Самец, не желая поверить в это, тряс ее, прижимал к себе и тихонько выл.

И другая сцена. К счастью, в записи. Афганец, закутанный в свою национальную одежду, стоит позади русского парня, светловолосого, голубоглазого, смотрящего перед собой обреченно и послушно. Поднимает его голову за волосы и медленно, с наслаждением режет ему горло. Глаза мальчика закатываются, кровь брызжет вперед, почти горизонтально. Мне стало плохо, я еще долго не могла спать, эта картина стояла перед глазами, терзала меня. Я тогда впервые почувствовала отвращение к жизни. Зачем послали этого парня в чужую страну? За что он погиб? Тот афганец не просто убивал его, он это делал ритуально, он мстил и был прав, но зачем вообще люди затевают войны, зачем?

Какая разница между волками, кенгуру, дельфинами, спасающими тонущих людей, чуждый им вид живых существ, и людьми, воюющими, убивающими себе подобных за материальные блага. Только за материальные блага! Тот, кто нападает, развязывает войну, тот преследует корыстные цели. Зависть, жадность, пороки, которых животные начисто лишены!

Я, наверное, уже утомила тебя. Прости меня, Игорь, за то, что я так много пишу собственно ни о чем. Но кроме тебя, мне не к кому обратиться. Ты очень помогал мне в моей работе, я благодарна. И вообще у меня никого нет, кроме тебя, по крови чужого мне человека. Мне больше не с кем поделиться своими мыслями, чувствами, намерениями. Сначала я думала бросить письмо в почтовый ящик без адреса. Потом мне захотелось, чтобы все-таки кто-то его прочел.

Меня никто не любит. Не знаю, почему, ведь я так старалась любить всех, или хотя бы моих родных. Но я им только мешаю. Нет, дело не в этом. Не страшно то, что меня никто не любит, это я бы еще пережила, но страшно то, что мне некого любить. Вот! В этом моя трагедия. Нет предмета любви, понимаешь? Я полна любви, но мне не на кого ее излить.

Те мужчины, что сватались ко мне, клялись в любви, но ведь я видела, что они просто ослеплены моей внешностью, положением моего отца, думают с его помощью подняться по карьерной лестнице, они были неискренни, а я умна. Одному только удалось меня обвести вокруг пальца, но кончилось тем, что он едва не убил меня.

Моя любовь - наука, работа, животные, которых я считаю такими же народами, как люди, только в другой форме жизни. Но в науке я уже сделала все, что могла, отдала ей посильную дань. Моим волкам, моим собакам и воронам. Трагедия в том, что я полна любви, но нет того, на кого можно было бы ее обратить, потому что нельзя, неприемлемо, унизительно любить того, кто не достоин твоей любви. Нельзя!

Запомни это, мой мальчик, никогда не люби того, кто не стоит тебя! Не люби недостойного!

Я больше не буду принимать эти пилюли с сильным антибиотиком. Не хочу. Не хочу тянуть дальше, бессмысленно. Мои научные работы опубликованы на родине и за рубежом, я сделала все, что могла для тех, кого считаю более высокими, благородными существами, нежели человек. Человек мне противен. Я не буду принимать пилюли, и пневмония прикончит меня. Я снова чувствую жар и пустоту в легких, тяжело втягивать воздух, я задыхаюсь. Холодный пот течет по вискам. Слабеют руки, все тело слабеет…

Мысли путаются...

Сейчас вложу это письмо в конверт, запечатаю, напишу адрес института и твое имя. Мои родные будут думать, что это указания по работе и отдадут в институт.

Я прощаюсь с тобой, и еще - я прощаюсь с книгами. Книги были моими друзьями, мои лучшие друзья это авторы моих любимых книг. Я прощаюсь с озером Танганьика, на котором никогда не была, но обследовала каждую тропинку вдоль его берега. Со Снегами Килиманджаро, Копями царя Соломона и его Екклезиастом.

Прощаюсь с Таинственным островом и Миледи, с Большим каньоном и пирамидой Хеопса. С Киевским собором святого Владимира. С Саванной и Сельвой. С мечтами о чьей-то любви и преданности, которых так и не довелось испытать.

Но главное - кого-нибудь ими одарить.

Прощай, мой мальчик.

Не забывай кварцевать клеточную по пятницам. Ты это иногда упускаешь, а животные в неволе очень чувствительны к инфекции. У животных есть душа, даже Ватикан признал это. У них есть разум, самоидентификация, просто мы мало знаем об этом. Мы вообще мало что знаем о живых душах рядом с нами.

Спасибо тебе за все.

Маевская Вероника Васильевна,

24 февраля 1994 г.

Кононыхин сложил прочитанные листы, так как они были сложены ранее, очень аккуратно. Отнес их на письменный стол и снова лег на диван. Накрыл ладонью глаза и думал, думал…

Встал, прошел в соседнюю комнату, где на двуспальной кровати тихонько посапывала его жена. Подоткнул сбоку одеяло. Глянул на висящую на стене фоточку сына, прошел на кухню и включил электрочайник. Ему так захотелось горячего чаю с оладушками, испеченными его женой. Пахучими, ванильными, сладкими.

На следующий день он все рабочее время уделил текущим делам, и только в шесть часов пошел к Малышеву.

- Серега, давай-ка, может, в нашу бодяжку сходим?

Своей бодяжкой они называли пивную в двух кварталах от райотдела, куда любили иногда заваливаться по выходным.

Заказали пиво и сушеных кальмаров.

Костя, хозяин бара, показательно протер белым полотенцем пластмассовую поверхность стола, выставил две литровые кружки с пивом и две тарелки кальмаров. Принес подставку с салфетками.

- Музыку вам включить, ребята?

- Нет, не надо.

Они уселись на бочонки, имитирующие стулья, в углу покачивалась искусственная паутина, под ней штурвальное колесо, бар был оформлен под

трюм парусного судна. Над столом свисала клейкая лента, с «прилипшими» к ней искусственными мухами. Малышев несколько раз говорил Косте, что эти мухи явный перебор, и аппетита не добавляют, но Костя был непоколебим. Он считал, что мухи придают его заведению эксклюзивности.

Друзья медленно потягивали пиво, глядя каждый в свою тарелку, молча.

Кононыхин прервал тишину.

- Статья135 Уголовного Кодекса. Заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по болезни или вследствие иного беспомощного состояния, если тот, кто оставил без помощи, обязан был заботиться об этом лице, и имел возможность оказать ему помощь, наказывается лишением свободы на срок до двух лет. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, если они повлекли смерть человека или иные тяжкие последствия, наказываются лишением свободы на срок от трех до восьми лет.

- Ты это имел в виду? - спросил он Малышева.

- Да.

- Ничего не выйдет. Доказательств нет. Письмо 12-летней давности, да и кого наказывать? Сестра неизвестно где, родители умерли. К чему все это? Хотя… с момента, когда общество узнало о преступлении… да, тут может наступить ответственность, только в отношении кого?

- Там был еще один персонаж. Товарищ её отца. Помнишь? Когда она пришла просить о помощи, говорила о гипоксии. Профессиональный биолог, она понимала, что умирает. И сознательно пошла на это. Но ведь они обязаны были ее спасти.

Кононыхин пристально посмотрел на Малышева. Подцепил пальцами кусок кальмара и отправил в рот.

- Это был ты? – мрачно спросил он.

- Да.

- Что ты там делал? То есть, понятно, пришел в карты поиграть!

- Нет, я пришел не за этим. С отцом Вероники мы были знакомы давно. И она мне очень нравилась. Такая красавица, необычное лицо, тонкое, интеллектуальное, такое редко встретишь. В ее лице была какая-то магия разума, в сочетании с идеальными пропорциями, не знаю, как тебе объяснить. Но оторвать глаза от ее лица было сложно.

- Почему ты промолчал? Тогда, когда она пришла просить помощи?

Малышев опустил голову.

- Я пришел к ее отцу за протекцией. Мне нужно было взять кредит в банке. А мне отказывали, не было достаточного обеспечения. Он мог мне оказать содействие, с его-то связями в финансовых кругах. И я промолчал. Я думал, если подниму шум, укажу им на то, что они неправильно поступают с членом их семьи, он обидится, мол, чего лезешь не в свое дело. И откажет мне, а мне очень нужны были деньги, очень.

Кононыхин нахмурившись, сосредоточенно жевал кальмара.

- Знаешь, когда она вошла в комнату и оперлась о косяк от слабости, она смотрела на меня. Понимаешь? Она не надеялась на них, она надеялась на меня. Я никогда не забуду этот взгляд, вопрошающий, слегка презрительный, она знала, что нравится мне, что я, человек женатый, влюблен в нее, знала, что мне нужна протекция ее отца, знала, что я промолчу, и презирала меня. А я не могу забыть ее прекрасное лицо, её взгляд. Мы все убили её. Каждый из нас. И я...

- Человек Разумный это ты?

- Да. Я хотел исповедаться. Меня жжет, понимаешь? Мне больно до сих пор. Когда ты догадался, что Чел Разумный это я?

- Когда мне мальчишка вручил последнюю анонимку. Только я не мог понять, зачем тебе это.

- Мне тяжело, Коля.

- Понимаю.

Приятели молча сидели, не глядя друг на друга. Недопитое пиво в грубых стеклянных кружках отсвечивало глинистой охрой. Вошел новый посетитель, и ветерок от открывшейся двери шевельнул клейкую ленту с искусственными мухами. Тускло блеснули зеленоватые крылышки.

- Ладно, - сказал Кононыхин, поднимаясь из-за стола. – Пойдем Серега. Ничего ты не вернешь. А дело закроем за отсутствием доказательств. Я ж против тебя не пойду… А тебе на пенсию, биографию портить нельзя. Ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить.

Малышев расплатился с Костей, и приятели вышли на улицу.

На углу они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

17 декабря 2022 г.

Виктория Колтунова