НАШИ ЛИТЕРАТОРЫ

О КНИГЕ ГАЛИНЫ СОКОЛОВОЙ И ЭЛЛЫ МАЗЬКО «СТРАШНАЯ НОЧЬ ИЛИ ВИЗИТ ЗЕЛЕНОЙ ФЕИ».

22 Ноября 2018

Виктория Колтунова

О! НЕ ВСЕ ЕЩЕ В ЛИТЕРАТУРЕ СКАЗАНО!

О книге Галины Соколовой и Эллы Мазько «Страшная ночь или визит зеленой феи».

Прежде чем говорить о повести Соколовой и Мазько, хочется немного порассуждать об одесской литературе вообще. Это отдельное явление в русскоязычной литературе и всем понятно, почему так произошло. Вольный город, смешение наций и языков, противоположных менталитетов, радуга национальных колоритов, и потому Одесса породила свою собственную отдельную, южнорусскую школу живописи, и свою собственную литературную школу, отличающуюся от других, очень сильную.

Притом, буквально в каждом произведении авторов этой школы, присутствовала Одесса, как отдельный, действующий герой романа или повести. Одесса разнообразная, яркая, населенная людьми разных сословий, религий и потому безумно интересная. К сожалению, мы сейчас являемся свидетелями угасания старой Одессы и превращения ее в унифицированный город. Меняется население, одесситы уезжают в поисках лучшей доли, на их место приходят уроженцы других городов, одесская архитектура замещается современными бетонными коробками, превращая Одессу в подобие спального района рядового мегаполиса.

И вот тут возникает интересное явление. Одесса крепко держит в руках своих писателей. Не выпускает из объятий. Довлеет над писателем. Если перечитать все, что сейчас пишется, то в основном это об Одессе, притом Одессе, уже не существующей. Читатель ностальгирует по ней, и писатель не только идет ему навстречу, но и сам тоже тоскует о прошлом. И потому появляются многочисленные мемуары, о том, что было, о том, как мы говорили на одесском языке, то есть современная одесская литература – в основном описывает быт, язык, воскрешает какие-то истории одесской жизни. Это прямой путь к сердцу читателя и он тем ценен, что продлевает определенным образом жизнь нашей славной родительницы в памяти потомков. Одесса уходит из реальной жизни, но остается в литературе, которую сама же и породила. Предок в потомке.

Но, с другой стороны, возникает вопрос, не суживает ли такой подход наше литературное поле, не сводит ли его к обслуживанию местных вкусов и предпочтений? Так ли уж это хорошо? Вот такие печальные мысли иногда приходили мне в голову, тогда…

…когда появились Галина Соколова и Элла Мазько. Абсолютно непохожие на других, ни на классиков, ни на современников, ни на кого, кроме самих себя. С какими-то фантазийными сюжетами, прикрытыми какими-то оборками, слоями времен, смыслов, нырянием во времени то туда, то сюда. Эта проза не имеет привязки ко времени вообще, она пронзает время от сегодня до античности и обратно.

Фантазийность смело сочетается с натуралистичными детальками все-таки одесского быта, и его сленгом, не всегда мне понятным, введением земных и приземленных персонажей, чисто из Одессы, но, тем не менее, творчество Соколовой и Мазько резко вырывается из общего контекста не только юга, но и всей Украины. Стоит особняком, ни на кого не похожее. У них нет предшественников, а последователи, наверное, будут. А потому писательницы, возможно, начинают сейчас новую, постмодернистскую, или как мы ее определим еще не знаю, школу. И эта школа тоже, заметим, родилась в Одессе! Но, является шагом вперед, что очень ценно.

Повесть густо пересыпана цитатами из разных поэтов, всех времен и народов, и вставками, отсылающими нас к различным отраслям знаний. От законов физики до совершенно неизвестных широкой массе народа подробностей из жизни амеб и фауны Гаити. Эрудиция автора поражает, но… Возникает небольшой крен. Все таки, общий сюжет должен перевешивать в объеме. То есть, по количеству страниц, он, конечно, перевешивает. А по ощущению, нет. Поскольку эти эрудические вставки, будучи неожиданными, воспринимаются очень остро, эмоционально, то составляют 50 процентов ощущения от чтения, то есть равны по ощущению сюжету. А это его немного придавливает. То ли вставок чуть поменьше, то ли основного сюжета побольше.

Весомая составляющая этой прозы - язык повести, расцвеченный неожиданными сравнениями и оттенками. Попадаются такие фрагменты, что просто мурлычешь от удовольствия, читая. Особенно описания морских пейзажей. Например, «Люблю я море… Небо палевое, вода цвета зрелой «Изабеллы». С желтоватыми венчиками на гребешках. Щупает вода берег и, как кот, отдергивает лапку – суховат ей песок». Волна трогает своей рукой берег, это такой свежий образ! Сколько мы уже читали про «волны, набегающие с шипением на берег», столько же, наверное, сколько видели в кино, бегающих по кромке воды влюбленных. А тут… вода персонифицирована, что мне показалось очень важным. Волна живая, она действует, словно бы личность. Как у Бабеля, например, «Сияющий взгляд заката обшаривал берег». Или «Зеленые листы склонялись друг к другу, гладили друг друга плоскими руками и, тихонько пошептавшись в вышине, возвращались к себе, шелестя и вздрагивая».

А вот как у наших авторов: «Расплавленный за день солнцем смарагд переливался у наших ног и вылизывал добела каменистое дно, отшлифовывая гальку». «Жасмин вопил о себе шалыми сполохами ароматов. А вокруг смеялись белые вершины».

И снова персонификация деталей пейзажа, становящихся полноправными членами происходящего действа. Вершины, белые от лежащего на них снега, смеются, показывая в улыбке снежные зубы.

Еще: «Я с плеском повисла в ласковой пряной воде, словно джинн в бутылочной дымке. Вокруг – долгожданное море. И никакое оно не черное, а бутылочно-зеленое, мерцающее хризолитовыми звездами». Хризолитовые камешки на дне, так я увидела это поистине драгоценное донышко родного моря.

Давно не встречала я подобных чисто литературных, языковых изысков, к тому же свежих, не заезженных, индивидуально выпестованных.

Таким поэтическим языком выписаны сцены молодости и любви героини, современность, напротив, подана иногда грубоватым сленгом, иногда не лишенной изящной парадоксальности лексикой: «Подцепил он такой псевдоним в Питере, куда одно время зачастил в надежде на славу. Подъедался там вроде свой какой-то бард Бредо - все они в Питере барды». «Подъедался» - ёмкое слово, с несколькими смыслами. Или: «Дочь была вынуждена жить у свекрови… и теперь бодалась за освободившиеся в Одессе квадратные метры с братцем – тихим доцентом. Регулярно случались драки».

Возможно, это задумка автора, поэтические куски выписывать поэтическим языком, а бытовые – бытовым, и даже слишком упрощенным, а-ля местные для данной главы герои, хотя мне такой прием показался недостатком повести, неровностью стиля, «проседанием» главной линии повествования. Особенно в детективной главе поисков Бредо, где, к тому же, не очень дотошный читатель может запутаться в списке жен, наследников, сыщиков и других мелькающих в жизненной круговерти лиц.

Помимо персонифицированных деталей пейзажа, живых персонажей в повести тоже немеряно. Притом человечьи герои спокойно соседствуют с говорящими котами, улитками, щелезубами, плавно перетекая из двуногой ипостаси в четвероногую и даже брюхоногую. Все население повести общается на равных, современные люди и млекопитающие, забредшие в наш мир из кайнозоя. В книге нет границ ни времени, ни пространства, ни границ межвидового общения, потому что весь мир для авторов – единое целое, из которого нельзя ничего вычленить. Мир повести построен на принципах шаманства, одной из самых старинных духовных практик человечества, объединяющих физические и тонкие миры в единую паутину бытия.

Вывод, к которому приходит читатель, закрывая книгу – все в этом мире зыбко и неизвестно, все, что есть, того нет, а точнее, мир – это то, что мы о нем думаем.

Оттуда же, из той зыбкой системы мироздания, и принцип единства одного персонажа в трех и более лицах. Сама автор Галина Соколова появляется и как писательница Соколова, описываемая со стороны, и сыщица Кобчик, и как капитан Чеглок, и как Я - автор. Так же ее бывший муж Бредун и кот Муркевич.

Себя саму Соколова рисует довольно таки смело, безжалостно, попросту жестоко. Откуда такая отчаянность? Может быть, как отражается Одесса в одесских авторах, так отразилось наше бедственное, смутное время в писательской душе? А насколько сильно влияние времени и даже материальной среды на творцов? Это тема еще не написанного, отдельного критического исследования, требующего длительного изучения материала, а не рецензии, но «Страшная ночь…» частично дает для него такой материал.

Лучший эпизод книги - на Волге в 1917 году, видение автором прабабки, падающей на колени перед иконой и простенько, так, по бытовому, молящей Господа о смерти своих детей: «Боженька, забери же их всех. Ну что ты медлишь, что тянешь? Они же растут. И жрут, и жрут, и жрут, и жрут. Сил нет. Давай же! Ну чего они небо-то коптят? Оставь мне только Вадиньку. Ну, давай же, уважь! Сколько ж можно ждать?

Не веря своим ушам, я вгляделась в лицо моей (ну да) бабки. Оно было искажено искренним возмущением. К тому же просительница оказалась глубоко беременной, месяце уже на восьмом-девятом, о чем она просит?!

- Сколько можно? Самим жрать нечего, а тут еще рты на подходе, - раздраженно взывала она к иконам».

Сцена шекспировской силы и накала, погруженная в абсолютно бытовой контекст.

Пытаться определить жанр повести сложно. Элементы воздушного фентези, грубого, порой даже брутального реализма, сюрреализма и, как говорилось уже, постмодернизма, сплавились в единый котел. Эклектика? А чем это плохо? И опять же Одесса, наша родительница, из объятий которой мы не можем вырваться, тоже являет миру некоторые образцы своей архитектуры, объединившие в себе ампир художника-архитектора и барочные вкусы заказчика-купца. Иногда получалось очень даже мило и приятно на взгляд. То же самое и котел, в котором варится суп из слов, снов, выражений, событий, образов, идей и видений. Почему бы ему не быть разноцветным?

Заканчивается повесть неожиданно. Мы находим автора-писательницу Соколову в палате номер девять (шесть вверх ногами?) Одесского психиатрического диспансера на попечении известного в городе психиатра А. М. Корецкого. То ли привиделось ей все написанное, то ли пытается стряхнуть с себя пережитое, потерю любви, которая по ее мнению, есть единственная ценность существования человека на Земле. Финал открыт для толкования.

Но главное, на сегодня Г. Соколова и Э. Мазько одни из самых необычных авторов Одессы, ушедшие вперед, открывшие нам, что время идет, и несет с собой новые средства выражения, и пока еще ничто не умерло под литературной луной, и надо искать непроторенные пути в живой, развивающейся словесности. У них не одна еще книга выйдет, а мы будем читать и удивляться, о!

Оказывается, еще не все в литературе сказано! Еще можно что-то изобрести!!!

20.11.2018 г.

Если Вы желаете оказать нашему изданию посильную материальную помощь, нажмите кнопку «Поддержать журнал», которую Вы увидите ниже, пожертвовав сумму, которую Вы посчитаете нужным. Благодарим заранее!
Поддержать журнал
ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПУБЛИКАЦИИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ СЕТЯМ, ЖМИТЕ НА ЭТИ ЗНАЧКИ



Оставить комментарий:

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений
Загрузить изображение