НАШИ ЛИТЕРАТОРЫ

ДЕД

5 Апреля 2011
ДЕД

Автобус миновал мост через Кубань и расположенный сразу за ним пост ГИБДД, после чего водитель прибавил газу. Тотчас через открытый верхний люк ударил поток свежего воздуха, и дышать в салоне, битком набитом дачниками, стало чуточку полегче. Дед цепко держался обеими руками за верхний поручень, прилагая немалые усилия, чтобы его не свалила с ног стоявшая рядом крупнотоннажная тётка, при каждом толчке «Икаруса» совершавшая мощные колебания из стороны в сторону. Наконец он не выдержал:

- Дама, извините, не могли бы вы не толкаться? Держитесь, пожалуйста, покрепче.

Женщина зыркнула злобным взглядом, однако удержалась от ругани. Видимо, смутилась его возраста. Что ж, и на том спасибо. Нынче уважение к чужим сединам - уже не правило, а, скорее, диковинный анахронизм.

...Кто бы знал, что седина у него с самого детства. Из-за неё получил своё прозвище, да так всю жизнь Дедом и проходил... Однако грех на судьбу жаловаться: хоть седой, но живым остался бог весть каким чудесным произволением. А младший братишка Алёша да старшая сестра Валя так до взрослости своей и не доросли, всю кровушку выпили из них фашистские вампиры; давно в безвестном рву гниют их косточки...

Что ж ему, он не жаловался; ценил жизнь, каждую её минуту, каждое, даже самое малое удовольствие. И, конечно, ничуть не обижался на то, что его, сызмальства сивого, кликали Дедом. И друзья в школе, и сослуживцы на работе, и соседи - да что там: даже покойная супруга и родная дочь иного обращения к нему, почитай, и не вспоминали. Он давно привык. А сейчас, вон, уже и внук вырос...

Вспомнив о внуке, он помрачнел. Неладно с Колькой. Двадцать четвёртый год парню, а он к постели прикован. Всё армия проклятая, будь она неладна. Когда внука по призыву забирали, тот радовался, что в десант попал, многие мальчишки об этом мечтают. Откуда бедняге было знать, что нынче у военных порядки ничем не отличаются от уголовных - не служба, а сплошное издевательство... Не минуло и полгода, как угодил Колька в госпиталь с отбитыми почками и повреждением позвоночника: это старослужащие «воспитывали» его за то, что отказался стирать кому-то из них одежду. Когда внука комиссовали по инвалидности, начались больничные мытарства: одна операция, за ней - вторая, третья... Дочь по сей день судится с Министерством обороны, чтобы деньги за моральный ущерб получить, и конца этому тягомотному делу пока не видно. А медицина сейчас - ох и небесплатная!

Понятно теперь Деду, отчего тонут наши атомные подлодки и валятся с неба самолёты; понятно, отчего федеральные войска – всякий раз, когда возникает необходимость - едва управляются одолеть в горах очередную жалкую горстку террористов... Разве может быть способна хоть на что-нибудь путное такая армия, которая, словно сумасшедшее животное, пожирает собственных детей? Нет, эта армия просто обязана умереть... И ведь умирает.

Вообще-то, подобное можно сказать и обо всей стране. Гибнет Россия, рассыпается на куски, тонет в хаосе зла и невежества. А люди, будто загипнотизированные - кто ещё не спился окончательно, те сидят перед телевизорами, смотрят «мыльные оперы», «Поле чудес» и «Как выиграть миллион»... Люди не хотят работать, не желают думать; их вполне устроит вариант, когда за них всё будет решать кто-нибудь «сверху». Сколько раз слышал Дед от своих ровесников, как не хватает стране «крепкой руки»... Забыли старые пеньки, начисто забыли те уроки, которые преподносила жизнь на их нелёгком веку.

А Дед ничего не забыл.

Он помнит, например, как фашисты устанавливали в Краснодаре свой «железный порядок... Сначала, в августе сорок второго, собрали фрицы всех евреев: большая процессия (точно на первомайской демонстрации, только вместо транспарантов люди несли в руках чемоданы и дорожные баулы) долго тянулась по улице Кирова на юг, в неизвестность… И охраны-то особой не наблюдалось, можно было при желании отделиться от этого шествия, свернуть на боковую улочку, убежать, спастись. Но никто из евреев даже не помышлял о бегстве. Одна девушка просила свою мать не идти вместе со всеми, вернуться домой - и получила рассудительный ответ:

- Ну что ты так боишься, милая, немцы просто переселят нас на новое место - возможно, там будет совсем неплохо...

И фрицы действительно определили им место. Очень компактное место в яме за Первомайским парком.

Потом стали регулярно расстреливать горожан: захватывали людей во время облав, добирали успевших схорониться евреев - тысячи и тысячи трупов сваливали в противотанковый ров, пересекавший Ростовское шоссе... В городе устроили три концлагеря: на территории нынешнего мясокомбината, на стадионе «Динамо» и там, где прежде был завод имени Калинина, а теперь выстроили торгово-развлекательный центр «Галерея»

А семилетнего Вову Дедкова, которого тогда ещё никто не звал Дедом, вместе с сестрой Валей и братишкой Алёшей отобрали у матери. Её отправили на работы в Германию; детей же разместили в одном из подсобных помещений при госпитале. Там были десятки мальчишек и девчонок. У них немцы брали кровь для переливаний своим раненым. Пятилетний Алёша протянул с неделю, после чего умер от истощения. А девятилетняя Валя жила ещё около месяца. И даже умудрялась заботиться о Вове. Иногда высокий худой врач Дитрих Ромберг, от которого за версту разило противным едким одеколоном, уводил Валю в свой кабинет... Она возвращалась потом с опухшими от слёз глазами - и каждый раз тайком приносила брату то сырую картофелину, то маленький подсохший недоедок хлеба... 

Память сопротивляется ужасному прошлому - с годами всё более обширные куски пережитого начисто стираются, выпадают из детских воспоминаний. Но есть и такое, что никогда не забудется... Например, молодой краснощёкий санитар Эрих Зифельд - это он обычно держал мальчика, чтобы тот, нечаянно дёрнувшись, не сломал иглу, пока доктор производил забор крови. Санитар и теперь иногда приходит к Деду по ночам. Сюжет снов неизменен - он точь-в-точь воспроизводит происходившее в те злосчастные дни: семилетний Вова закатывает рукав своей ветхой рубашонки, а Эрих Зифельд в белом халате возвышается над ним, нетерпеливо вертит в пальцах резиновый жгут, поторапливая: «Schnell, Schnell!» - а затем подкрепляет свои слова мощной затрещиной, от которой у мальчика темнеет в глазах...

Проклятые воспоминания... Сделав над собой усилие, Дед отогнал их и всмотрелся в пробегавший за окном автобуса пригородный пейзаж. Понял: скоро ему выходить.

Он пробрался сквозь потную толпу к передним дверям и стал дожидаться своей остановки... Здесь пассажиры бурно обсуждали животрепещущую проблему дачного воровства, приводя многочисленные примеры из личного опыта: у одного на участке прошлой осенью выкопали картошку, у другого подчистую обобрали несколько яблонь, а у третьего взломали дверь садового домика и - поскольку поживиться оказалось нечем - попросту загадили помещение, поломали неказистую дачную мебель, исписали ругательствами стены...

- На сторожей и милицию тут надежды никакой, - в сердцах заметил один из пассажиров, мужчина лет пятидесяти. - Надо охрану дач брать в свои руки: организовать добровольную народную дружину, установить график дежурств. И тогда - хрен какие воры на наши участки сунутся!

- Правильно, - поддержала его сидевшая рядом старушка. - И в городе такая дружина не помешала бы. А то распустили бомжей, хулиганов разных – спасу нет. По вечерам нормальные люди боятся выйти из дому, город часам к девяти прямо вымирает: глянешь с балкона – пусто, как после атомной войны, одни машины шастают, да разве ещё пьяницы, им-то всё нипочём. У меня соседка собаку завела большую, специально чтобы не бояться выходить на улицу. Так и за собаку, говорит, милиция ей уже не раз замечания делала – дескать, почему без намордника. А как же в наморднике она хулиганов кусать сможет, правильно?.. Нет, народная дружина - хорошее дело, я приветствую.

Тут подал голос молодой парень:

- Да лабуда всё это, пусть, кому нечего делать, добровольными разными делами занимаются. А чтобы порядок в городе был, надо дать ментам нормальную зарплату. У меня отец милиционер, так он меньше мамы зарабатывает раза в три. Говорит, уволюсь и в частные охранники пойду, в частный клуб какой-нибудь, там хоть платят прилично. 

- Нет, друг, ты не прав, - возразил парню кряжистый мужчина средних лет с восточными чертами лица. - Милиция - это одно, а народ, что ни говори, - большая сила. Если народ захочет, то в момент порядок везде наведёт. Лично я не против, чтобы ДНД возродили. Но не в таком виде, как при советской власти. Надо дружинникам дать больше прав. Чтобы могли документы проверять и обыскивать подозрительных, особенно по ночам... Сейчас у народа столько незарегистрированного оружия, мне самому на Сенном рынке предлагали купить «лимонку» – прямо так, в открытую, представь!

- А что, - подал голос ещё один дачник, слегка подвыпивший дядечка пенсионного возраста, - я в молодые годы частенько хаживал в ДНД... Помните, как народ это слово расшифровывал? Дуракам Нечего Делать. Нет, это в шутку, конечно… А чего было не пойти – на работе зарплата шла, да и отгулы давали.... Пусть бандитов дээндэшники не ловили, но попрошаек под пивнушками гоняли и ещё, там, бомжей разных… Да-а-а, хорошее было времечко… Но сейчас бы я в дружинники не пошёл. Разве что пусть меня экипируют автоматом Калашникова. Иначе как с бандитами бороться? Они ведь не то, что раньше. Оружие у многих, это мужчина правильно сказал. А если при оружии - они что, красной повязки испугаются?

...Чем бы ни завершился данный диспут, Деду не суждено было дослушать вялотекущие словопрения досужих дачников до конца. Поскольку подоспела его остановка, и он, кряхтя, выбрался из автобуса на солнцепёк.

И надо же: словно накликали ему беду этим разговором... Через десять минут, оказавшись перед дверью своего садового домика, он увидел, что замок выломан - его буквально выдрали с мясом из хилой фанерной панели. Чертыхнувшись, Дед открыл дверь и шагнул в сумрак помещения, предполагая обнаружить внутри форменный разгром, какой - судя по рассказам - имеют обыкновение оставлять после себя дачные мародёры... Однако вовсе не ожидал он узреть в домике двух молодых парней. Которые опомнились быстрее Деда: один из непрошеных гостей, подскочив сбоку, крепко схватил его за плечо и толкнул внутрь помещения. Дед, не удержавшись на ногах, полетел вперёд, ударился лбом о стену и упал набок, увлекая за собой стоявшие у стены грабли, тяпку, лопату, несколько запасных черенков, ручной опрыскиватель... Едва не потеряв сознание от удара, он перевернулся на спину. Но подниматься не стал, да и сил не было; перед глазами плыли багровые круги.

«Господи, хоть бы живым оставили, - мелькнула мысль. - Дочке с Колькой несчастий и без того хватает. Если сейчас ей ещё меня хоронить - совсем беда!»

А парни принялись возбуждённо обсуждать изменившуюся обстановку:

- Вот же принесло старого перца, - зло процедилл один, сутулый, с засаленными светлыми волосами. - И ведь будний день же... Чё теперь с ним делать?

- Ну, не знаю, - заколебался другой, плотный, стриженный почти «под ноль». - Дадим железякой по кумполу, чтобы вырубился. А пока оклемается, успеем ноги нарисовать.

- Ни фига себе! Да я только дозняк развёл! И чё теперь, новую нычку искать, чтобы спокойно ширнуться?

- Ну, тогда свяжем его. А в рот кляп вставим. Пусть полежит себе, пока мы приход словим...

Лишь теперь, разглядев шприц в руке у сутулого, Дед сообразил, что это наркоманы... Тем временем плотному, с короткой стрижкой парню (это он толкнул Деда, когда тот вошёл в домик) пришла в голову новая мысль - и он, шагнув вперёд, озвучил её:

- Слышь, старый, что-то у тебя ни жратвы тут, ни ценного ничего... Так не бывает, а? Наверняка ведь какой-нибудь тайничок имеется. Уж ты лучше скажи сразу, по-хорошему...

- Ага, - поддакнул сутулый; и, поставив на подоконник стеклянный пузырёк, принялся сосредоточенно набирать в шприц его мутное содержимое. - Пацаны рассказывали, чё такие вот пенсюки взяли моду закапывать в огороде золотишко на чёрный день. Ты, батя, небось, тоже граммульку-другую прикопал, верно?

- Сто процентов даю, что закопал... Короче, старый, вставай и - быстро - доставай свои заначки, пока я добрый, - плотный легонько пнул хозяина дачи носком кроссовки в бок. - Не то рассержусь - тогда по-другому будем с тобой разговаривать!

Но Дед не шелохнулся. Он, будто завороженный, смотрел на медицинский резиновый жгут, которым парень вертел в воздухе, то наматывая его на палец, то вновь разматывая (движения были машинальными - парень совсем забыл о резинке, коей собирался перед инъекцией перетянуть себе руку, чтобы лучше контурировались вены). Откуда молодому наркоману было знать, что старик всё глубже и глубже погружался в пучину воспоминаний... Там, в этом тёмном провале минувшего, стоял перед маленьким Вовой санитар Эрих Зифельд и, держа в руке ненавистный медицинский жгут, готовился взять у мальчика очередную порцию крови...

- Ё-моё, ты что, оглох? - нетерпеливо прикрикнул коротко стриженный парень и снова пнул хозяина дачи кроссовкой, на этот раз в предплечье. - Я тебе говорю: вставай! Давай-давай, шнель, шнель!

И тут Дед встрепенулся. Он ждал этого. Он знал, что краснощёкий санитар рано или поздно выгавкнет ему знакомое: «Schnell, schnell!»

Он хранил в сердце этот страх целую жизнь, во сне и наяву. А теперь устал бояться.

Его рука уже сжимала гладкий черенок - и теперь, по-мальчишечьи резво вскочив на ноги, он изо всех сил ударил, целя штыком лопаты прямо в ненавистное лицо.

Ненависть придаёт человеку страшную силу.

...Сутулый наркоман с засаленными светлыми волосами, увидев, как череп его товарища раскололся надвое, заорал:

- Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Всё ещё не понимая, откуда взялось это фуфло, эти отстойные глюки - откуда, зачем, почему, этого не может быть, это неправда-неправда-неправда! - он, выронив шприц, выскочил из жуткого, нереального, может быть, заколдованного дома и понёсся по тенистой дачной улочке, не чуя под собой земли и продолжая выкрикивать:

- Ма-а-а-а-ма-а-а-а-а-а! Ма-а-а-а-а-амочка-а-а-а-а-а-а!

Но маленький Вова Дедков не слышал его. Он не слышал и не видел ничего и никого, кроме распластанного у его ног, истекающего тёмной кровью санитара Эриха Зифельда. Он яростно кромсал штыком лопаты хрустко вздрагивавшую плоть фашистского вампира… Кромсал и кромсал до тех пор, пока не обессилел окончательно.

А потом – словно щёлкнул невидимый выключатель в небе, и мир погас.

Его место занял другой мир, в котором Деда не стало.

…Семилетний мальчик Вова вышел из домика и, оглядевшись по сторонам, удивился: как он оказался в этом незнакомом месте?

Ничего не понимая, он сел на залитое солнцем крыльцо. И, вспомнив сестру Валю и братишку Алёшу, горько заплакал...

Если Вы желаете оказать нашему изданию посильную материальную помощь, нажмите кнопку «Поддержать журнал», которую Вы увидите ниже, пожертвовав сумму, которую Вы посчитаете нужным. Благодарим заранее!
Поддержать журнал
ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПУБЛИКАЦИИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ СЕТЯМ, ЖМИТЕ НА ЭТИ ЗНАЧКИ



Оставить комментарий:

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений
Загрузить изображение