Мировая общественность так и не узнала, что в конце ХХ века в самом сердце Европы существовали лагеря, где насиловали и сжигали сербских детей. Миру сообщили о случае Рачака — чудовищной лжи Уильяма Уокера, послужившей поводом для агрессии НАТО против Сербии.

Очевидцем множества событий была Даница Маринкович, которая до подписания Кумановского соглашения и вывода сербской армии из Косово и Метохии в качестве судьи Окружного суда в Приштине вела все расследования о террористических действиях УЧК. В ее багаже, который она вывезла из Косово, была документирована не только история страданий народа, но и роль в них международного сообщества. Благодаря этому багажу в Гаагу и попало дело Рачака, которое Запад сейчас пытается тиражировать украинскими «бучами».

В эксклюзивном интервью Маринкович рассказала о том, как международное сообщество вместе с террористической организацией УЧК участвовало в этнических чистках в Косово.

До подписания Кумановского соглашения вы в качестве судьи Окружного суда в Приштине допрашивали свидетелей по делам о похищениях людей, изнасилованиях и убийствах. Чему вы были свидетелем?

До того момента, как меня изгнали из Косово в июне 1999 года, как судья Окружного суда в Приштине я провела сотни расследований. Я получала несколько заявлений в день, а во время бомбардировок НАТО их число выросло в десятки раз. Как следственный судья, я была обязана составить отчет, собрать доказательства, если тело было обнаружено, выдать ордер на вскрытие и, наконец, представить все доказательства окружному прокурору в Приштине, чтобы он мог продолжить расследование и найти лиц, совершивших преступления.

Какие детали указывали на то, что речь о террористических нападениях?

Жестокость и чудовищность, издевательства и пытки жертв перед убийством отличали действия этой террористической группы. Был случай с главой муниципалитета Косово Поле Звонко Бояничем, который был похищен из дома на глазах у всей семьи террористами УЧК, вооруженными автоматами и одетыми в форму. Его нашли на дороге Приштина-Глоговац, прилипшим к асфальту. Прежде чем переехать его тело грузовиком, его пытали, о чем свидетельствовали следы на теле. У меня был и случай, когда на той же дороге устроили засаду на полицейский автомобиль. Когда мы прибыли на место, машина была изрешечена, внутри мы обнаружили изуродованные тела.

Что указывало на то, что решения принимаются из одного центра и что речь идет не об отдельных инцидентах с участием повстанческих формирований?

Это был классический терроризм. Они действовали сихнронизированно. Получив задание совершить теракт на территории Косово и Метохии, они одновременно, в определенный момент, во всех крупных городах — Приштине, Митровице, Призрене, Пече — вступают в бой, стреляют по объектам, где разместились беженцы, в полицейские участки, в полицейские автомобили... В одной из таких безумных акций, накануне бомбардировок, был убит серб, приехавший из Белграда навестить мать. Он переночевал в Приштине в отеле, а на следующий день взял такси до Урошевца. К матери он так и не приехал. Через несколько дней его тело нашли на обочине дороги.

Обо всех преступлениях знали и албанцы, и международное сообщество. Когда Уильям Уокер приехал с миротворческой миссией, на основании заключенного в то время соглашения все мы, представители органов государственной власти, были обязаны информировать их о любых проводимых следственных действиях или вмешательстве полиции, чтобы они были наблюдателями. Они знали все. Мы быстро поняли, что роль миротворческой миссии заключается не в защите прав граждан Косово и Метохии вне зависимости от их национальности, а в помощи террористам — вооружать их и находить цели для атак. Это было классическое соучастие.

В Косово и Метохии, о чем молчит международное сообщество, были лагеря для сербских мирных жителей. Одним из самых трагически известных был лагерь Клечка в муниципалитете Липлян. Что вы там обнаружили во время расследования? Напомним, что это был 1997 год, и все это происходило за два года до бомбардировок Югославии…

Лагерем руководил Фатмир Лимай, командир УЧК. Штаб располагался в Малишево, а в селе Клечка — лагерь, казарма и известняковый карьер. Это дело было связано с расследованием похищения лиц сербской национальности — полицейских и гражданских, а также албанца, пропавших без вести после теракта в муниципалитете Ораховац 16 и 17 июля 1997 г. Тогда без вести пропали более сотни гражданских, женщин, детей, мужчин, целые семьи исчезли. Как мы позже узнали, их перевели из Ораховаца в Малишево, где женщин отделили от мужчин.

Мужчин жестоко пытали в подвальных помещениях, а выжившие рассказывали, что просидели всю ночь, слушая крики жертв. После этого автобусами и грузовиками их перевезли в Клечку. У полиции была оперативная информация, и я выехала на место после допроса братьев Мазреку, обвиняемых в убийствах и изнасилованиях. Я приехала со следственной группой, судебно-медицинским экспертом и криминалистом. Когда мы приехали в Клечку, я увидела известняковый карьер, откуда исходил неприятный запах. Огонь еще горел, горели человеческие тела. Там мы нашли выкопанный под холмом лагерь.

У полукруглого входа была большая тяжелая дверь, закрытая на большой металлический засов. Помимо приспособлений для пыток, лагерь был усыпан обувью, детскими носками, колготками, женскими вещами, пакетами с американской едой, детскими бутылочками. Обойдя холм, мы нашли на человеческие кости. Собрали два-три мешка костей, позднее Институт судебной медицины смог собрать из них 15-16 скелетов, один или два из которых были детскими. Части костей, детский таз, детская рука указывали на то, что это был ребенок...

На холме также был тир, казармы, где мы нашли форму с опознавательными знаками УЧК, флагшток с их флагами, фотографии, где они позируют с оружием. Доказательства были переданы в прокуратуру. Когда я закончила расследование, было предъявлено обвинение и начался суд. Это дело все еще открыто в Высшем суде Приштины, который сейчас находится в Нише.

Вы также нашли руку маленькой Йованы в лагере. Как вы узнали имя девочки?

Когда я вошла в лагерь, увидела детскую руку, черную, обугленную, еще горящую. Это ужасно. Страшное преступление совершено против детей. Когда я допрашивала братьев Мазреку, один из них рассказал, как пожилая женщина, на глазах которой насиловали и избивали ребенка, звала внучку, повторяя ее имя — Йована... Мы не знаем, была ли это рука Йованы или другого ребенка.

Один из братьев Мазреку рассказал на допросе, что охранял тюрьмы, в которых содержались сербы, и что однажды от Лимая поступил приказ расстрелять колонну мирных жителей. Выжившим свидетелем по делу братьев Мазреку была женщина, которая возвращалась с курорта Врнячка с мужем, сыном, невесткой и внучкой в ​​день нападения в Ораховаце. При въезде на место был произведен обыск, невестку, ее и внука посадили в один автобус, а сына и мужа — в другой.

Благодаря соседу-албанцу, который вытащил ее из автобуса, она выжила и только позже узнала, что ее невестку насиловали и что она сбежала с ребенком. Она так ничего об их дальнейшей судьбе не узнала. Части тела ее сына и мужа были найдены незадолго до ее смерти. Иностранцы были проинформированы обо всем… Материалы по Клечке я доставила в Гаагу, когда ездила давать показания в качестве свидетеля защиты на процессе против Слободана Милошевича. Они не были заинтересованы. Тем временем братьев Мазреку отпустили, они в бегах, на них выписан ордер.

Сколько лагерей для сербов было на территории Косово и Метохии и есть ли списки мест расстрелов, где были убиты похищенные сербы?

Когда мы обнаружили Клечку, полиции было известно, что там есть неисследованные захоронения, где лежат тела расстрелянных мирных. Но вскоре после этого нас выгнали из Косово. Наши обязанности, как представители международного сообщества, взяли на себя миссия ООН в Косово и миротворцы KFOR под эгидой НАТО. Гораздо позже, в 2002 году, мне позвонил иностранец, работавший в администрации МООНК и знавший, что в Клечке есть захоронения.

Он привез в Белград карту, на которой отмечены Клечка и Малишево. Некоторые наши выводы совпали. Он сказал мне, что существует великая стена молчания, и предложил расследовать эти случаи вместе. Я сказала, что даже если бы он мог гарантировать мою безопасность, а он этого не мог, я бы не посмела вернуться в Косово. И не потому, что я боюсь смерти, а из-за обещания УЧК — что они сдерут с меня кожу живьем.

Вы расследовали случай Рачака. Что послужило причиной вмешательства сербской полиции? Извращенная трактовка события и последующая инсценировка, срежиссированная агентом ЦРУ, возглавлявшим миссию ОБСЕ в Косово Уильямом Уокером - стали информационным прологом к агрессии НАТО против Югославии.

Рачак является примером антитеррористической акции, проведенной сотрудниками сербской полиции на территории Рачака и его окрестностей с целью ареста лиц, совершивших преступления по квалификации «терроризм». В том районе перед самой операцией происходили убийства и проводились террористические акции УЧК, где жертвами были мирные сербы, полицейские и албанцы. В частности, в самом Рачаке за десять дней до операции двое полицейских были ранены, один убит.

У полиции была оперативная информация о том, что в центре Рачака находится крупный опорный пункт, штаб террористической УЧК. Антитеррористическая акция сербской полиции была спланированной, законной и легитимной, о ней предупредили ОБСЕ. Акция проводилась 14-15 января 1999 года. Тогда и произошла перестрелка между террористами и сербской полицией.

Как судья, вы приехали на место. Что вы там застали?

Как дежурный следственный судья я была проинформирована, что в Рачаке произошло столкновение между полицией и террористами. Мне необходимо было оценить, следует ли проводить расследование. Я сразу сказала, что мы выезжаем на место. Прокурор был уже проинформирован, и мы отправились в Рачак с криминалистом из Приштины. Договоренность заключалась в том, чтобы встретиться в деревне Штимле, где находился полицейский участок. В тот день, 15 января, иностранные наблюдатели, которые также были информированы о случившемся, не хотели к нам присоединяться, намекая нам, что ехать не следует.

Мы въехали в село Рачак около 13:00, и полицейские сказали мне осмотреть место, где было собрано найденное оружие. Оружие тут же было сфотографировано, занесено в протокол, и я приказала полиции покинуть этот район. Когда мы обходили местность, в нас начали стрелять со всех сторон. Мы отступили и вернулись на станцию ​​Штимле, договорившись вернуться в Рачак на следующий день, о чем мы поставили в известность представителей ОБСЕ. На следующий день в Рачаке нас снова ждал перекрестный огонь, то же случилось и 17 числа. В течение этих двух дней иностранцы отказывались ехать с нами, и были решительно настроены не допустить нас в Рачак якобы из-за риска.

18 января на станцию ​​Штимле, откуда мы снова пытаемся начать путь на Рачак, прибывают иностранцы. Сформирована колонна, в которой были иностранные и наши съемочные группы. Мы въехали в Рачак. Полицейский, который ждал нас и охранял место, позвал меня в мечеть, где лежали тела погибших. Я вызвала съемочные группы и попросила патологоанатома осмотреть тела, которые были покрыты с головой, чтобы увидеть, нет ли следов пыток.

Интересно, что пока я пыталась попасть в Рачак, Уокер уже вошел туда с албанцами и без разрешения — он не имел право прибывать на место без решения следственного судьи и по собственному желанию. Несмотря на это, вечером 16 января он выступил с жестокой, бесстыдной ложью — что сербская полиция учинила расправу над жителями села. Фотография тел в овраге разлетелась по мировым СМИ.

Однако истина была другой…

Когда 18 января нам удалось попасть в Рачак, мы обнаружили тела, которые также снимали и журналисты, и на которых не было ни единого следа, указывающего на какое-либо массовое убийство. Каждому телу присваивали номер и фотографировали, затем помещали в пакеты и переносили в холодильные камеры, которые доставляли их в Институт судебной медицины. Было запланировано вскрытие, чтобы установить причину смерти. Когда мы двинулись дальше через Рачак, то обнаружили вдоль всего холма окопы, гильзы, дом, где располагался штаб. В доме мы нашли оружие, ручные гранаты, униформу с отличительными знаками УЧК и список дежурств.

Также была большая кухня, где готовили огромное количество еды. Мы нашли мешки с американской мукой, американскими продуктами. Все указывало на то, что там находилось большое количество людей. Мы поднялись на холм, где нашли пулеметное гнездо. Все улики однозначно указывали на то, что убитые албанцы были не ни в чем не повинными жителями деревни, а бойцами террористической банды. Когда я спросила у иностранцев, есть ли у мирных жителей села оружие, носят ли они униформу с шевронами УЧК, как быть с кухней, пулеметным гнездом, у них не было ответа. Когда мы выезжали из Рачака, мою машину обстреляли. Мы еле выбрались живыми.

Что показали результаты вскрытия?

Сербские, белорусские и финские патологоанатомы пришли к единому выводу, что все погибшие погибли от огнестрельных ранений, и что в них стреляли с большого расстояния. Следов расправы не было. Я представила это заключение вместе с доказательствами окружному прокурору, который пришел к выводу, что это была антитеррористическая акция, в которой погибли террористы, а не мирные жители села.

На этом следствие было завершено. Однако эту правду никто не хотел слышать ни тогда, ни сегодня — спустя 23 года. Вместо этого за официальную правду был принят заранее продуманный сценарий американского шпиона Уильяма Уокера. Эта его ложь и послужила поводом для бомбардировок НАТО суверенной, европейской страны без разрешения Совета Безопасности ООН.

Благодаря вашим показаниям дело Рачака было оспорено в Гааге.

Сначала прокурор Гааги пригласил меня быть свидетелем по делу Рачака после предъявления обвинения Милошевичу и нашим сербским генералам. В Белград приехал следователь из Гааги и допрашивал меня десять рабочих дней, но я знала правду, которая ему не нравилась. Он даже пытался обманом заставить меня подписать заявление, которого я не делала, рассчитывая на то, что я не знаю английского языка. Они решили, что я не достойна быть их свидетелем.

Затем в 2005 году со мной связалась экспертная группа, готовившая защиту Слободана Милошевича, и я согласилась быть свидетелем защиты. Вся документация о террористических акциях в Косово и Метохии как до, так и после бомбардировок была отправлена ​​в Гаагу. Благодаря моим показаниям и представленным доказательствам дело Рачака было прекращено, и никому из сербов не было предъявлено обвинение. Это была наша победа. Но Запад продолжал распространять свою ложь.

По некоторым оценкам, за два месяца после прибытия международных сил в Косово было похищено 584 человека, и более 660 человек убиты, в основном сербов. Никто не был привлечен к ответственности за эти преступления. Как вы объясните тот факт, что в большинстве случаев Миссия ООН в Косово не проводила никаких следственных действий?

Это точные данные. Когда Окружной суд Приштины был переведен в Ниш, я получила ходатайство окружного прокурора о проведении расследования в отношении Хашима Тачи, Агима Чеку и Бернара Кушнера за преступления, совершенные против гражданского населения. Запрос я получила в декабре 1999 года, и он охватывал период с июня 1999 года по декабрь 2000 года. Речь шла о похищенных, убитых и тяжелораненых людях. Я выслушала более двухсот свидетелей и родственников похищенных и убитых. Я слышала ужасные вещи. Чудовищные преступления были совершены после прихода Миссии ООН и миротворцев KFOR.

Все свидетели повторяли одно и то же — что обращались в МООНК и KFOR и те никаких действий не предпринимали. Напротив. Во многих случаях они присутствовали и наблюдали за издевательствами и убийствами сербов. Было ужасно слышать, что ни один представитель МООНК и KFOR ничего не сделал для защиты сербов.

Что было самым шокирующим?

Случай, когда женщина поехала в местечко Исток в гости к родителям. Исток опустел, все было сожжено, ни одной живой души, а в родительском доме, в печи, она нашла две человеческие головы — своих родителей. Второй был случай, когда террористы изнасиловали и убили дочь на глазах у матери, и сердце матери разорвалось от горя. Затем в городе Обилич недалеко от Приштины женщина наблюдала через окно, как соседка и ее сын были застрелены террористами, а мимо проходили солдаты KFOR в форме. Она знала имена виновных, сообщала о них, но никто так и не ответил. Это непростительно. Масса преступлений, совершенных после прихода МООНК и KFOR, свидетельствуют об их соучастии в этнических чистках в Косово и Метохии.

Какова судьба этого дела, где свидетельские показания?

После свержения Милошевича в 2000 году мне было приказано передать дело в Министерство юстиции, чтобы они якобы направили его в Гаагский трибунал. Так как я не рисковала отправить его по почте, то поехала в Белград на автобусе, держа на руках всю документацию. Позже дело исчезло. К счастью, у меня было подписанное уведомление о том, что дело получено, иначе меня обвинили бы в исчезновении. В этих показаниях есть и свидетельства женщины из Джяковицы, цыганки, у которой были похищены два зятя и внук. Всех нашли убитыми. Она наблюдала через окно, как двух женщин, сербок из Джяковицы, УЧК по земле протащили к ручью и убили. Солаты KFOR находились поблизости.

С международной миссией в Приштину пришли и террористы из УЧК…

Я уехала из Приштины, когда получила предупреждение, что первыми они придут за мной. Через несколько дней солдаты KFOR и УЧК ворвались в здание суда. Они забрали из суда все дела, в том числе законно прекращенные. Они не знали, что в чемодане я вывезла копии всей документации.

Как прошла ваша встреча со Слободаном Милошевичем в Гааге?

Это была моя первая встреча с президентом, которого я очень уважала и ценила за все, что он сделал для нас, сербов, в Косово и Метохии. Никогда не забуду, с сумкой за спиной иду встречать президента, а он подходит ко мне и говорит: «Добро пожаловать, Дана. Спасибо, что нашли мужество приехать и свидетельствовать. Я знаю, что они принесли меня в жертву, но я хочу жить как можно дольше, чтобы доказать вместе с вами правду, что сербский народ не совершал геноцида, а защищал свою территорию».

В его кабинете были горы материалов и писем, которые он получал. Помню, он подал мне пирог, приготовленный Анте Готовиной (хорватским военным преступником, — прим.). Я спрашиваю его, рискуем ли мы есть этот пирог, а он говорит: «Не волнуйся, Дана, мы здесь все равны». Мы подготовили материалы по всем пунктам обвинения. Когда в Гааге увидели, что мы все обвинения опровергаем, меня прервали и сказали, что я могу придерживаться только пункта, касающегося Рачака.

источник