Фото из открытых источников

“...У нас не редкость, правда, что преступник
Грозится пальцем в золотых перстнях,
И самые плоды его злодейства
Есть откуп от законности. Не то
Там наверху. Там в подлинности голой
Лежат деянья наши без прикрас,
И мы должны на очной ставке с прошлым
Держать ответ...”

Уильям Шекспир
«Гамлет», монолог Клавдия

На дворе стоял 1996 год. Переливаясь всеми цветами радуги на фоне надвигающихся сумерек, ресторан “Астория” малоприметного провинциального российского городка Баргвинска жил обычной жизнью. Все было, как всегда. Между столиками взад-вперед сновали официанты с подносами. Неподалеку от входа, в отблесках люминисцирующих рисунков миниюбок и маек в сеточку, ожидали клиентов напомаженные «ночные бабочки». Гвалт захмелевшей толпы танцующих в центре зала тесно переплетался с отзвуками электрогитар...

Фото из открытых источников

В этот вечер здесь оказалось на редкость много посетителей и места за всеми столиками были заняты, если не считать одного в самом дальнем углу, где одиноко примостился поседевший мужчина средних лет, одетый в потрепанную камуфляжную куртку, из-под которой выглядывала голубая тельняшка “афганца”- десантника. Взгляд его был устремлен куда-то в одну точку. Рядом стояла недопитая бутылка водки “Смирновъ”... Вот дрожащая рука незнакомца с силой сжала рюмку, которая хрустнула, поранив осколками пальцы. Не чувствуя боли, “афганец” достал из стоявшего около стола кейса складной стакан, куда вылил все, что оставалось в бутылке. Почему-то его не брало... А в голове, точно истребители в ночи, одно за другим проносились воспоминания. Никак не отпускали отставного капитана времена, когда он еще был молодым безусым лейтенантом... Когда, едва окончив училище, неожиданно расстался с невестой и подал рапорт о направлении его в горячую точку... Все эти события, медленно проплывая перед глазами, в очередной раз заставляли пережить себя вновь. И ведя капитана запутанными мысленными тропами, уже в который раз, возвращали в Афганистан. В ту-самую трагическую ночь…

* * *

В салоне десантного вертолета стояла напряженная тишина. Внешне все казались спокойными. И взвод солдат, поднятый ночью по тревоге, и командовавший им молодой лейтенант. Подобная маска спокойствия уже давно стала для них всех привычной. Как и искорка надежды, теплившаяся на самом дне души, напоминавшая пламя маленькой свечки в большом полумраке: “Авось и сегодня повезет?... Авось и на этот раз Бог помилует, если только он есть?...” И некоторым снова везло...

Вертолет завис над землей.

- Вперед! - подал команду лейтенант.

Десантники, один за другим подходя к открытой дверце, исчезали в проходе. Не прошло и минуты, как весь взвод был уже на земле.

Фото из открытых источников

– Обходить будем с трех сторон,- сказал взводный, указав в сторону близлежащего кишлака,- Действуем по обстановке…

Разбившись на группы, десантники двинулись к кишлаку. Прочесав его вдоль и поперек, солдаты не обнаружили здесь ничего, что подтвердило бы поступивший в их часть полчаса назад сигнал о появлении неприятеля.

- Снова «духи» одурачили! – со злостью думали они,- Один бы раз вас всех к общей стенке...

– Ну, мать вашу! - выругался лейтенант и со злости сплюнув, отстегнул от пояса гранату. - В ад вас всех!!!

Фото из открытых источников

Выдернув чеку, он метнул снаряд куда-то в темноту. Грохнул оглушительный взрыв. Вспыхнуло зарево пожара. И точно вся деревня застонала одним тяжким, полным ужаса голосом, в котором слились воедино плач детей, пронзительные крики женщин, охрипшие голоса стариков. Придя в остервенение, десантники расстреливали убегавших из автоматов. Раненых, пытавшихся подняться, добивали прикладами и штык-ножами. Их накопившаяся в боях злость, нередко сменявшая тяжело пережитый страх, выплеснулась наружу. Один из десантников, забежав во встречный дом, увидел старика.

- Вот-такие же, недавно, с друга моего с живого кожу содрали. А мне ноги едва не сожгли паяльной лампой,- подумалось ему.

Передернув затвор автомата, десантник спустил курок. Оружие дало осечку. Рассвирипев, солдат резким движением вогнал в горло старика штык-нож. Рукава форменного кителя десантника вмиг обагрились кровью. Неожиданно за его спиной раздался пронзительный вопль. Оторопев от неожиданности, солдат заметил совсем юную девушку, по-видимому дочь старика. Зрачки ее глаз расширились. На лице замерло выражение ужаса...

- Ну, что, поиграем? - проговорил он и улыбнувшись, поманил ее рукой.

Девушка стояла без движения. В исступлении десантник бросился рвать на ней одежду. Выхватив из дымящегося очага горсть раскаленных углей, та с криком бросила их в лицо обидчику. На какой-то миг его дыхание приостановилось. Как вкопанный замер он на месте, закусив губу. Вскоре, из

груди солдата вырвался какой-то неестественный, похожий то ли на крик почувствовавшего боль и приступ жестокости человека, то ли на рык раненого животного звук. Погнавшись за жертвой, он, не помня себя от злости, с силой ударил ее прикладом по голове… Его рассудок помутился. При виде предсмертных судорог девушки, и быстро увеличивающегося розово-красного пятна у ее головы, десантника стал душить истерический смех... Вытерев слезы, он с трудом различил метрах в тридцати от себя фигуру взводного, который, крича, что-то показывал жестами. Однако, ветер дул в противоположную сторону и солдат не смог разобрать слов лейтенанта. Ясно было одно: что-то здесь неладно...

* * *

Чувство животного страха, говорящее об опасности, которая притаилась где-то совсем рядом, поселилось в душе десантника с раннего утра и подобно навязчивой идее, преследовало вот уже почти сутки. Это произошло после того, как он очнулся от своего недолгого сна после очередной перестрелки, который

был хотя и коротким, но необычайно ярким. Солдату привиделась мать. Провожая десантника куда-то в дальнюю дорогу, она посадила его в поезд, вагоны которого почему-то были черного цвета. И не имели ни окон, ни дверей. Лишь вагон, куда вошел десантник, оказался с дверью и единственным окном. Возле крыш поблескивали таблички с именами и фамилиями. Среди них десантник увидел и свои. Поверх этих табличек выделялись темные ленты. Буквами, напоминавшими арабскую вязь, на них величественно красовалось слово «вечность»… Неожиданно, откуда-то со стороны, донеслись звуки реквиема, которые с каждой минутой становились громче… Мать подошла к окну вагона с внешней стороны, застыв на месте. Постояв несколько минут, она вдруг разрыдалась и помахав сыну платком, сказала:

- Прощай, сынок. Теперь мы долго не встретимся. Хоть изредка в снах ко мне приходи. А я каждый день буду о тебе молиться…

Слова матери навели на десантника ужас. Он попытался ей возразить: мол, что ты такое говоришь? Почему не встретимся? Почти отслужил. Скоро домой... Но тело стало будто не его, перестав повиноваться и он не смог даже пошевелить губами. В этот момент, поезд, точно пушинка под дуновением ветерка, бесшумно соскользнул с места. И его скорость оказалась настолько велика, что все за окном моментально слилось в единую линию...

Сделав над собой нечеловеческое усилие, солдат с большим трудом все же оторвался от окна, которое тут же исчезло, и оказался у двери купе, которая, вдруг, открылась и к нему вошли трое его недавно погибших друзей.

- Ну, что, Бача? Принимай, что ли, гостей, коли свиделись? - улыбались они.

* * *

Проснулся солдат в холодном поту. И хотя сон вскоре выскользнул из его головы, точно мыло из рук, гнетущее ощущение, привнесенное им в день грядущий, так и осело в мозгу, не давая покоя. Что-то все время было не так… Что же? И почему-то именно сейчас, при виде кричащего лейтенанта, ощущение опасности, теперь уже вышедшей из укрытия и открыто идущей за ним прямо по пятам, вдруг усилилось...

Неожиданно до него донесся нарастающий гул моторов приближающихся машин и прерывистый шум лопастей вертолета.

- Наши? – мелькнула первая мысль,- Другая часть?

- Как и мы по ошибке… – продолжила ее вторая.

- Да, нет же. «Духи»,- опровергла ее третья, когда по десантникам ударил первый залп,- И в несколько минут, нас перещелкают, как тараканов!

Его холодный мозг, пропитанный пороховым дымом и зноем азиатских пустынь, с точностью компьютера оценил ситуацию, которая уже была ему до боли знакома. Шансов вырваться почти нет. Они в окружении. Значит впереди либо плен, откуда он недавно бежал, едва оставшись в живых, либо смерть. Ну, а после удавшегося побега с убийством двух «духов» и захватом их оружия, новый плен по-любому означал для него медленную, мученическую смерть от изощренных азиатских пыток.

– Может, сразу застрелиться? – было первым, что пришло в голову,- И все-таки, авось... Авось повезет?...

Он бросился бежать. Автомат и другая экипировка клонили к земле. Очень хотелось пить. На бегу открыв флягу, он поднес ее к губам. И будто исподтишка, впилась в его плечо коварная пуля. Истекая кровью, он продолжил бег. Становилось невмоготу. Вторая пуля, нагнав его, прошла через левую лопатку, задев сердце. Точно подкошенный, рухнул десантник на землю.

- Ну, вот и все,- подумалось ему,- Вот, похоже, и отвоевался... И все-таки не плен...

Взгляд его уперся в небо, полное ярких звезд. Звуки автоматных очередей, гулким эхом рассыпавшиеся по азиатской степи, затихали где-то вдали, уступая место тишине и покою. Перед глазами в быстром вальсе закружили розовые и фиолетовые блики, напоминавшие снежинки... На какой-то миг сознание солдата прояснилось. Вспомнился дом, жена и мать, провожавшие его взглядом у окна... Ему показалось, что где-то там, в небе, среди звезд, мерцающих разноцветными тонами, он снова увидел окно родительского дома, светящееся желтым огоньком. Жена, как обычно, сидела у подоконника в ожидании почтальона. Только что-то не приходил знакомый добродушный толстяк с огромной сумкой через плечо, который, вот уже полтора года, навещал их жилище в одно и то же время. Почему-то вместо него явился старик в зеленой чалме. Тот-самый, которого десантник только что лишил жизни. На его шее, подобно искусно выполненному колье, переливавшемуся в свете лунных лучей сине-голубоватыми оттенками, зияла сквозная рана. Следом, опустив глаза, тихо брела девушка в разорванной одежде. Тоже, только что убитая десантником. Небесно-голубой свет, струящийся от ее лба, напоминал красивую диадему… Старик молча достал из-за пазухи конверт, на котором тоже были капли крови, и плавным движением опустил на подоконник. По смуглой щеке девушки медленно сползла крупная слеза, похожая на огромную жемчужину... Оба моментально исчезли.

Дрожащими руками жена разорвала конверт и тут же упала в обморок...

- Только не это, Господи! - крикнул солдат, из последних сил превозмогая боль,- Меня карай, я грешен. А она ни причем здесь, помилуй же ее! Умоляю…

- Сколько же крови на твоих руках!...- эхом отозвалось в голове.

Откуда-то из тумана появилась заплаканная мать.

- Прощай, сынок. Я каждый день буду о тебе молиться,- дрожащим голосом проговорила она,- Твой поезд ждет… Поспеши…

Мать разрыдалась. В этот момент, туман позади нее медленно рассеялся и солдат отчетливо различил черные силуэты железнодорожных вагонов с тускловато поблескивающими табличками. В это же время откуда-то послышались звуки реквиема…

Снова разрыдавшись, мать помахала солдату платком.

- Хоть изредка в снах навещай меня…

Тем временем, с другой стороны к десантнику подбежал лейтенант, привычно лязгнув затвором автомата.

- Прости меня, Господи, если можешь... И вы все... Если можете... - только и успели прошептать губы солдата.

Последовала короткая очередь.

* * *

Капитан вздрогнул от неожиданности. До него вдруг вновь явственно донеслись звуки тех предсмертных слов.

– Неужели с ума сошел? - подумал он. Но, обернувшись, увидел, что в ресторане появился калека, чем-то похожий на убитого им солдата. Как и капитан, он тоже был в тельняшке. Только без обеих ног. Их заменяла маленькая дощечка на колесах.

– Бача! - окликнул его капитан.

Безногий неспеша подкатил к столику.

– Стало быть, и ты оттуда?

- Увы... - опустил глаза калека.

- Все меня сторонятся, а ты - сразу видно,- свой...

- Свой, чужой… Время сейчас такое, что каждый сам по себе...

- Где ж тебя так?

- В степи под Кандагаром.

- Расскажешь?

- А что уже скрывать? Из песни слов все равно не выбросишь. Хотя до дембеля тогда всего три месяца оставалось. А там, хотел в школу прапорщиков и заочно в училище. Да, видать, не судьба…

- Обидно...

- Короче, я и двое из молодняка груз на “вертушке” сопровождали. Туда долетели без проблем. А как обратно засобирались - “духи” накрыли. Ну, я молодых вперед себя в кабину и пропустил. А как сам полез,- осколок поймал. Такая вот история.

- У тебя вообще никого из родственников?

- Один я. Совсем один...

- Детдомовский?

- Нет. До армии мать и жена у меня еще были. И отец, возможно, жив. Правда, его я не помню. Трех лет мне не было, когда бросил он нас. С тех пор, ничего о нем и не известно.

- А после армии?

Лицо калеки вытянулось.

- Мать, как узнала, что со мной случилось, так ее моментом инсульт свалил. Две недели промучилась и умерла от повторного. Не спасли…

- А жена?!

- После первой же встречи, еще до смерти матери, уехала в Новосибирск. Сказала, родителей навестить. Даже на похороны не приехала, хоть и давал я телеграмму… Через месяц письмо от нее получил. Пишет: “Прости, но жизнь у всех одна...”

Губы калеки задрожали.

– Поначалу казалось, будто мир перевернулся,- сделав над собой усилие, продолжил он.- Жить вообще не хотелось... А теперь свыкся. В конце концов, и ее понять можно. Зачем я ей такой?!

– Ну и мразь!

- Лепить ярлыки другим легко. А ты-то сам на ее месте был? Или способен себя на нем хотя бы представить?

Капитан задумался.

- Пережить такое мне, слава Богу, не пришлось. Но, думаю,- не бросил бы. Ведь, с какой стороны не подойди, это все равно предательство…

Калека скептически усмехнулся.

- А, по-твоему, лучше всю жизнь маяться с калекой, ради каких-то призрачных понятий? Нет уж, увольте. Наелся этого дерьма еще в «афгане»… Честнее сразу уйти, чем за спиной “козью морду” строить, что гораздо больнее. Увы, такова жизнь. Независимо от наших взглядов и пожеланий.

- Ты прав. Честно предать – все же порядочнее и гуманнее, нежели бесчестно... - съязвил капитан.

- Видишь, и ты все понял…

- Я и раньше знал, что таким, как ты, принципиально важно, кто именно и на какой живодерне вашему брату кишки выпустит. А главное,- за какую идею. Конечный же результат не важен.

- Как раз важен!

- Вот и я о том же! Лишь бы давление перед смертью измерили. А то с пониженным на тот свет не берут.

- О чем это ты?

- Помнишь, как когда-то Чаушеску расстреляли? Сначала поинтересовались жалобами на здоровье. Потом измерили давление. А затем – пулю в череп без лишних базаров…

- Прикалываешься?

- Не прикалываюсь. Просто, никогда не оправдаю предательства, под какой бы благовидной личиной оно не скрывалось. Заверни дерьмо в обертку от шоколадки. И что? Оно от этого дерьмом быть перестанет? Абсурд...

- Да что ты знаешь о предательстве?! - взвился калека,- Вот одного моего сослуживца действительно предали...

- Состроили «козью морду»?

- Хуже! Из “афгана” вернулся ни на что не годным, как мужчина. Женушка и стала гулять. И как-то, ей негде оказалось. Она и напоила мужа, добавив в водку клофелин, чтобы тот крепче спал. Да с дозой переборщила. Паралич... И теперь он, как кукла! Так уж лучше, как у меня…

- А что она?

– Цветет и пахнет, принимая кобелей в мужниной квартире! А он тихо додыхает в доме инвалидов. Никому, кроме меня, не нужен...

– А вот таких я бы лично отстреливал! Но все равно остаюсь при своем, так как не согласен выбирать между дерьмом и блевотиной. Можно просто быть порядочными людьми и в жены брать таких же!

– Отстреливал бы, говоришь? А пуль на всех хватит у тебя? И вообще, золотые слова: “Не судите, да не судимы будете...” Слишком уж пестрая штука - жизнь, чтобы лепить ей ярлыки. Я многое повидал и понял, что нет черного и белого. Есть лишь оттенки. Причем столько, что и за целую жизнь не отследишь...

-Ладно. Что мы все о мрачном? Зальем- ка лучше.

Оба наполнили стаканы.

- Ну, что? За жизнь, будь она трижды проклята! - проговорил калека и одним махом опорожнил стакан.

- За жизнь, если это можно назвать жизнью,- вторил ему капитан, поднимаясь со стула,- И за тех, кого нет с нами...

Они выпили еще два раза.

- Знаешь,- продолжил капитан, - я часто думаю: вот почти всю войну в “афгане” прошел. Тогда смотрел на жизнь одними глазами. Теперь, с высоты сегодняшнего дня, - совершенно другими. Точно переродился... А раньше думалось, что вся эта бойня была действительно на благо. И я убивал... Временами нас духи имели. Но и мы в долгу не оставались. Случалось, под горячую руку целые кишлаки сметали. Почему-то в такие моменты напрочь забываешь о том, кто враг, а кто вообще “левый”... Все как в пьяном тумане... А сейчас для меня настали дни горького похмелья. Понимаешь, события те легли на душу мою каким-то мертвым грузом. Вроде бы, и времени-то сколько минуло, а прошлое все не отпускает...

Глаза калеки помрачнели.

- Наверное, у каждого, кто там был, есть воспоминания, от которых он терзается весь остаток жизни. Не один ты такой...

- Значит и тебе тяжко?

- Не больше, чем всем, кто пережил этот ад, но и не меньше... Думаю, сейчас лучше не думать об этих вещах. Исправлять поздно... Но при этом постараться изменить свою жизнь. Так, чтобы все, что ты вынес из пережитого, чувствовалось бы во всех твоих делах. Даже в мелочах...

- Но как?!!

-Постараться самому стать другим, понимаешь? Себя переломить... И тогда Бог, который всегда все видит, непременно поймет тебя и простит...

– Да, ты философ, я смотрю...

- Человек, который хотя бы год лицом к лицу сталкивался со смертью, и на жизнь смотрит по-другому. Неужели, по себе не замечал?

– Не задумывался…

- А ты вспомни, как восходит Солнце.

- То есть?

Капитан недоуменно взглянул на калеку.

- Вспомни, - повторил калека.- Вначале это невзрачный шар бледно-красного цвета. Затем, устремляясь ввысь, он превращается в ослепительный сгусток. И становится противоположностью тому, что было вначале...

- И к чему это?

- Разве не похоже это на наши жизни и судьбы? Разве в душах людей не бывает своих рассветов и закатов?... Говоришь, когда-то смотрел на мир одними глазами, а теперь другими? Сам теперь и проведи параллель…

- Непривычно... Никогда в себе не копался.

- Тогда, зачем «горькую» заливаешь?

- Жизнь в тупик завела...

- Пойми, что никто не выведет тебя из того ада, в котором ты пребываешь уже много лет. Это под силу лишь тебе самому.

- Уже усомнился…

- Главное верить. А как иначе? Жить-то по-любому дальше надо, каким бы паскудным все вокруг не казалось...

- Легко сказать...

На несколько минут калека погрузился в свои мысли.

- Все же нет на свете строже судьи и беспощаднее палача, чем человек, смотрящий на себя со стороны,- нарушил он молчание,- Но все равно никто не пройдет моей дорогой кроме меня, а твоей - кроме тебя…

- А что за той дорогой?

- Не знаю. Может быть и рай. Правда, у каждого он, наверное, свой…

- А мне вообще думается, что никакого ада, на том свете нет. Ад - это жизнь, в которой мы пребываем.

- Когда-нибудь мы узнаем и об этом…

За окном забрезжил рассвет.

– Смотри, как ночь пролетела,- удивился капитан,- Все же, как хорошо встретить своих! Хоть немного душу отвел. Оно полегче и стало...

- И я рад, что с тобой пообщался. Но мне пора. Если что, меня просто найти. Мой дом сгорел и я пока ночую в каморке. Она прямо напротив этой забегаловки. Так что заходи. С тобой и я буду не так одинок.

- Я бы с радостью. Только не думаю, что появлюсь еще в этом городе.

- Так ты нездешний?

- Родился и вырос здесь. Сюда же вернулся после отставки. А теперь уезжаю...

- Далеко?

- В Израиль.

- Надолго?

- Как выйдет. Наверное, навсегда.

- С чего?

- Хочу убежать от своего прошлого и всего этого бардака. Ты правильно сказал, что теперь каждый сам по себе... Воевали непонятно за что. А теперь и получили... Особенно ты...

- А там тебя ждут?

- Недавно дочка вызов прислала.

- И давно она за кордоном?

- Третий год, как замуж вышла. Когда-то сам не одобрял ее отъезда. А теперь вот...

Капитан нервно махнул рукой.

- Ну, приедешь ты туда. А дальше?

- Пока не знаю... Но оставаться мне по-любому не резон. Эта страна не имеет будущего. Таких, как мы, здесь всегда ждет только долгая и глубокая депрессия.

Калека с силой сжал стакан.

- И ты так запросто об этом говоришь?

- А по-твоему, мне лучше застрелиться?

- Разве ты не часть той-самой страны, как и я, как и все наши?!! Мы ведь и в “афгане” считали, что воюем за нее, отстаивая ее интересы. А теперь, вот так, сплеча, ты готов все разрубить, перечеркнуть всю свою жизнь?!

– Не всю. Что было до окончания училища - я бы, наверное, оставил. А дальше... - горестно усмехнулся капитан,- Дальше я ошибался, за что до сих пор плачу и буду платить, наверное, до последнего вздоха.

- Не один ты ошибался! Возможно, все мы ошибались. Но, ты назвал мою жену мразью за то, что она бросила меня. А сам-то чем ее лучше?

- Не сравнивай свинью с апельсином…

– Да, какой ты, к черту, апельсин?! Она оставила лишь мужа-инвалида. А ты бросаешь страну, за которую когда-то жизнь был готов отдать! Еще и в тяжелый момент, когда ей, как никогда, мужики настоящие нужны! Вот где настоящее предательство!

- Что за патетизм?- улыбнулся капитан,- Может, обойдемся без высоких фраз? Они ни к чему, поверь. Ты не на трибуне. Да и не те времена...

- А при чем тут времена?! Я и сам давно бы мог свалить в твой Израиль. Неужели сам не видишь, что на морде моей черным по белому высечена та “пятая графа”, которую ни с чем не спутаешь? И все равно, Родина у меня здесь. Понимаешь?! Здесь!!! - голос калеки задрожал,- И я за нее в любую минуту последнее отдам, как ни смешно это сегодня звучит! Надо будет, жизни не пожалею...

Капитан ехидно усмехнулся.

- Ты о чем говоришь? В каком измерении ты пребываешь? Как по-твоему, те ребята, что в Чечне погибли и оказались вдавлены в местную грязь гусеницами своих же танков,- настоящие мужики?!

- Да! Потому что погибли за Родину, как настоящие герои!

- Как герои говоришь?! Но что-то не мешает это нашим правителям на их крови капиталы себе сколачивать! Так хоть бы похоронили их по-человечески эти «хозяева жизни» гребаные! И об их семьях реально, а не формально позаботились!!! Неужели, отдав жизни, эти ребята ничего не заслужили? А я тебе скажу. Их просто «списали» и выбросили, как старый хлам! А с тобой лучше обошлись? Разве не как бомж живешь и подаяние не клянчишь? Получается, за это ты когда-то жизнью рисковал и инвалидом оставался?! Так, мне теперь тоже нужно быть “мясом”? А что, если я ценю свою жизнь и вижу происходящее в реальных, а не розовых тонах?

- Ты заблуждаешься... Правительство – далеко не вся Россия. Есть еще народ…

- Да, хватит меня “лечить”! Я на таких “врачей” уже насмотрелся! Твои слова – пустышка. И на патриотическое сало в фирменной упаковке меня уже давно не купишь! Вырос я из этого! А потому не хочу, чтобы кто-то месил моими руками дерьмо!

Последовала короткая пауза.

– Молчишь? – нарушил ее капитан,- Вот и молчи. Потому что сегодня в России на горячих конях, вроде тебя, в лучшем случае говно топчут. Придет время, сам до этого дойдешь. А сейчас, раз тебе нравится днем спать в

каморке, а ночью, пряча глаза, по кабакам милостыню клянчить, что тут сделаешь?

Калека тяжело вздохнул.

- Эх ты... Считай, жизнь уже прожил. А ума, как видно, не набрался. Прошлое, говоришь, не отпускает? Там, на чужой земле оно еще сильнее станет тебя преследовать, сам увидишь.

– А хоть даже и так… Мне было бы без разницы, кто и за какую идею к стенке бы меня поставил! Будь то хоть душман из зиндана, хоть опер из подвала. Конечный результат важен! А здесь он для меня один: медленная и уверенная деградация. И никто не убедит меня больше в обратном! Никто!!! А ты живи дальше в своем придуманном мирке, раз тебе там так нравится! Флаг в руки тебе! И поезд не проспи, который навстречу пойдет…

- А по-моему, это ты себе мирок придумал. И сидя здесь, себе же противоречишь.

За столом воцарилось молчание.

- Да, что ты вылупился, как улитка на паровоз?! – где-то через минуту раздраженно вскрикнул капитан. – Все равно, со временем прозреешь! А значит, по-любому ко всему этому придешь! Все равно придешь!!!

Калека скептически усмехнулся.

- Мне тебя по-человечески жаль. Хотя дело, понятно, твое...

Он по-дружески хлопнул капитана по руке и неуклюже оттолкнувшись от пола, молча покатился прочь...

* * *

...Спустя два дня, капитан прибыл в Москву. Взяв такси у Белорусского вокзала, он, глядя в окно, мысленно прощался с тем, что напоминало ему о далекой юности, о прекрасном романтическом чувстве первой любви, волею судьбы перевернувшем всю его жизнь... “Афганец” чувствовал, что чем дальше ехала машина, тем сильнее в его душе вновь отдавались отголоски тех - самых курсантских лет, оживляя в памяти события, казалось бы, давно канувшие в небытие. Попав во власть воспоминаний, капитан закурил. Вот знакомый район... Душу захлестнуло чувство ностальгии по чему-то давно ушедшему и в то же время такому дорогому и желанному. Он проезжал дом первой девушки. “Афганцу” показалось, что на какой-то миг, на какую-то долю секунды, неумолимая судьба, вопреки законам бытия, позволила ему ненадолго вернуться в прошлое. В те дорогие для него времена, которые жили в исстрадавшемся сердце капитана долгие годы, находясь в его самом дальнем уголке, куда не мог заглянуть никто...

Фото из открытых источников

Вот он, тот-самый мост, по которому они любили гулять по вечерам, любуясь живописными видами Москвы-реки… А вот здесь, на этом-самом месте, прямо на середине, он впервые поцеловал ее…

Тем временем такси пересекло подножие моста, остановившись на красный свет. В эту же секунду, как и много лет назад, проплывавший внизу катер дал протяжный гудок…

Сердце капитана сжалось.

– Может, заглянуть к ней на прощанье? - подумалось ему,- Хотя бы в последний раз увижу первую любовь…

Поколебавшись несколько минут, он все же не решился напомнить ей о себе.

- Что меня там ждет? - подумалось ему. Престарелые родители скажут, что она давно замужем и с ними не живет. Может еще услышу, как она счастлива в браке… Что у нее куча детей, о которых она всегда мечтала… Увы, не течет река обратно. Хотя и жаль…

Такси проехало еще несколько кварталов. А вот и училище, которое он в свое время закончил.

Фото из открытых источников

- Стой! Стой! - не выдержал капитан.

Машина резко остановилась.

– Подожди, я сейчас...

Подойдя к КПП, он долго всматривался в решетчатый забор, откуда был виден плац, учебный корпус, старые курсантские казармы... Ничего не изменилось. Только ворота были покрашены в зеленый цвет, а не синий, как раньше...

- Сколько же лет прошло? - подумалось капитану,- Ужас… И когда бы я еще здесь побывал?

Вдруг его окликнули.

- Вам кого? Вы что-то ищете?

Капитан обернулся. Рядом стоял поседевший полковник, в котором он сразу же узнал однокурсника.

- Серега, ты что ли? Вот так встреча!

- Шурик! Черт усатый! Сколько лет, сколько зим! - бросился он к капитану,- Где ж ты был-то, друг?

- Спроси лучше, где я не был. Но больше в “афгане”.

- А я тоже на Кавказе повоевал… Ты сильно изменился… Что ж столько лет молчал-то? Вроде, в училище друзьями были…

- И сам не знаю, как так вышло. Поначалу сплошные неожиданности. Затем “афган”... А там, и сам, наверное, понимаешь, что жизнь вроде бы и длинной кажется, а на самом деле короче не бывает. Секундой живешь…

- Не бывает и не надо... Да и Бог с ним, с прошлым-то. Жить надо настоящим. А это значит, что раз сегодня я тебя первым увидел, с меня по старой памяти, вечером и пузырь, который я тебе проспорил на выпускном вечере, помнишь?

– Конечно помню, Серый,- хлопнул его по плечу капитан,- Каким балагуром ты был, таким и остался. Не меняет жизнь людей и служба, как видно, тоже...

- Не знаю, как для тебя, а для меня наша дружба не прекращалась. Потому, вечером жду у себя и попрошу без гвоздей! Живу я там же.

-Тебе бы сейчас гитару, да компанию таких же балаганщиков…

- Гитара будет. И насчет компании идея есть. Хочешь, Лену пригласим?

Лицо капитана посерьезнело.

- До сих пор помнит тебя,- продолжил Сергей,- Замуж так и не вышла…

– Врачом стала, как хотела?

- Давно доктор медицинских наук. Шестой год пошел, как возглавила отделение реанимации в больнице «скорой помощи». Как-то и отца моего спасла…

– Блаженны одержимые,- тяжело вздохнул капитан.

-А сам не жалеешь?

-Что теперь об этом говорить?

-Да, брось… Из-за ерунды повздорили. Твоя ревность была слепой и глупой. Ничего не случалось у нее с тем одноклассником, хоть и бегал он за ней, похлеще взбесившегося цуцика… А как оскорбил ты ее не по делу, она тебе свой характер и показала. И чего вы оба добились? Как я слышал, ни у тебя семьи, ни у нее...

– Думаю, это уже не важно.

- Как знать… Сам не начудил бы, - думаю, помирились бы. Ведь такая любовь была! И какой черт помог тебе обрюхатить ее подругу, пока вы в ссоре были?

- Что было,- давно сплыло… Как и моя непутевая молодость. К сожалению...

- А что в старости вспомнишь-то? “Духов” своих?

- А вот об этом не надо! И вообще, хватит лезть в душу. Это мой персональный фильм ужасов! Там и без тебя проблем хватает!!! В следующий раз обижусь, понял?!

- Ладно-ладно, не кипятись, а то испаришься... Скажи лучше, во сколько тебя ждать?

Капитан потупил взгляд.

- Я... не смогу.

- Занят что ли?

- Понимаешь..., я..., ну вобщем, уезжаю...

- Надолго?

- Надолго.

Послышался сигнал автомобиля и капитан взглянул на часы.

- Ах, черт! Я на самолет опаздываю. Меня такси ждет... Только без обид. Потом напишу, ладно?

Капитан стукнул боковой дверью и машина рванулась с места. Минут через двадцать она скрипнула тормозами у аэропорта “Шереметьево-2”…

Расплатившись с таксистом, “афганец” направился в холл огромного здания. Никогда еще не приходилось ему здесь бывать. Вот она - последняя ступень всех «бывших»... В зале ожидания взгляд капитана наткнулся на таксофон. Сердце «афганца» забилось, точно птица в клетке. А руки сами потянулись к телефону и набрали тот-самый, до боли знакомый номер…

– День добрый. Лену можно?

- Она на дежурстве. Будет завтра,- ответил молодой мужской голос на другом конце провода, - Что-то передать?

- С кем я говорю?

- С ее братом.

- Ты, что ли, Павлик?! Не узнал тебя! Вот время летит…

- Простите, не узнаю вас...

- И не надо. Я покидаю навсегда эту страну. Хотел попрощаться.

- Так, кто же вы?

- Уже не важно...

Капитан повесил трубку.

В это время послышался голос диктора.

- Регистрация пассажиров, улетающих рейсом в Израиль, аэропорт Бен Гурион, производится у терминала номер четыре…

Вещей у капитана почти не было. Лишь одна маленькая сумка. И он неспеша двинулся к выходу на посадку. Но тут с «афганцем» что-то произошло... Какое-то странное чувство неожиданно захлестнуло его душу... Какая-то странная неведомая сила удерживала его, не давая сделать последний шаг к окну паспортно-визового контроля, метрах в пятнадцати от которого уже виделся трап самолета.

Фото из открытых источников

- Слюнтяй!!! Да что же это я в самом деле?!! - разозлился капитан и из последних сил борясь с резкой болью в груди и внезапно появившимся внутренним оцепенением, в миг сковавшим все тело, в сердцах почти швырнул паспорт пограничнику.

Приняв документ, прапорщик равнодушно поставил в нем отметку об убытии. Но происходило это уже как в некой замедленной киносъемке… Точно топор палача, рука пограничника, привычным движением, в миг отсекла

прошлое от будущего, резанув при этом прямо по исстрадавшемуся сердцу капитана... Война, училище, первая любовь теперь навсегда остались где-то далеко позади. Будто в другом мире… А спереди на него с ошеломляющей быстротой наступало гигантское темное облако. Доли секунды, и оно полностью поглотило капитана...

Мгновенно наступила ночь. Затуманенные отблески мира поплыли перед глазами. Откуда-то появился полковник с бутылкой.

- Смотри, без гвоздей! Вечером жду! - весело проговорил он, медленно ускользая в какие-то потайные лабиринты.

Как только его образ растворился в тумане небытия, из этих же лабиринтов неожиданно выскочил поезд. Дав громкий сигнал, он, резко сбавил ход и бесшумно остановился возле «афганца». Капитан заметил, что его вагоны были черного, как смоль, цвета. И не имели ни окон, ни дверей.

Фото из открытых источников

Лишь у одного, который оказался прямо перед ним, были дверь и единственное окно. Эта дверь бесшумно открылась и на входе показался старик азиатской внешности с иссушенным лицом мумии. Его изможденное, полуистлевшее тело прикрывал светлый халат, на котором виднелись обильные, бурые следы давно засохшей крови. Голову покрывала зеленая чалма. В левой руке он держал кривой блестящий нож, похожий на серп… На шее старика, подобно искусно выполненному колье, переливавшемуся в редких отблесках сумерек сине-голубоватыми оттенками, зияла сквозная рана… Постояв молча несколько секунд, старик, кивнул головой и выпустив лестницу, жестом пригласил войти.

Капитан растерялся, застыв на месте.

– Хотел за границу? Пытался сбежать в Израиль? – неожиданно проговорил старик неестественно приглушенным, безжизненным голосом. – Ну, заходи. Здесь есть все, что тебе очень давно причитается.

Ехидно усмехнувшись, старик снова указал на ступеньки.

Капитан застыл, как вкопанный.

-Что ж медлишь, офицер?- продолжал усмехаться старик.- Или смелым только там был? Давай же! Ну? Куда делась былая отвага?...

Старик протянул костлявую руку.

- Я помогу тебе… - продолжал настаивать он. Ну же? Вперед!...

Окончательно растерявшись, капитан еще больше замешкался.

В эту же секунду из окна вагона кто-то выглянул. Его внешность показалась ему знакомой и он стал внимательно в нее всматриваться. Окровавленный китель... Погнутый штык-нож... Разбитый приклад... Да ведь это же он! Тот самый… Это его капитан застрелил в ту-самую ночь! И это его голос и предсмертный взгляд теперь не дают ему покоя…

-Прошу тебя, солдат, не мучай меня!!! - истошно закричал «афганец»,- Тебе нельзя было помочь! У меня не было выбора! Прости меня, если сможешь! А хочешь, - забирай тоже мою жизнь! Не нужна она мне больше! Сполна уже за все наказан! Не могу больше!

На глазах капитана выступили слезы. Сделав шаг вперед, он медленно поднял руку, собираясь протянуть ее старику. Тем временем, осклабившееся лицо мумии все сильнее излучало ехидную улыбку смерти. А ее рука с серпом медленно пошла вверх …

- Опомнись, лейтенант,- проговорил десантник монотонным леденящим голосом, - Опомнись и не губи свою душу! Я сгубил и сильно жалею. Только поздно! Навсегда прокляли меня! И не видать мне теперь покоя! Если не опомнишься, то и и ты поедешь со мной по вечности через временные порталы в этих черных вагонах! И вечный, как небо, ад ждет здесь тебя, в котором каждый в одиночку испытывает такие внутренние страдания и угрызения, какие не сравнимы даже с самой жуткой земной болью. Каждую секунду мы сгораем тут изнутри и дотла. И цену жизни, где можно все исправить, ты тогда познаешь очень быстро, но сделать ничего не сможешь! А я тебя давно уже простил…

С этими словами, он выбросил из окна засаленный солдатский вещмешок.

- Это еще из «афгана». Используй на благое. Я специально сохранил для этой нашей встречи, которой давно ждал. Ты сможешь… Я знаю...

Вдруг, откуда-то появился калека.

- Ну, наконец-то я тебя нашел! – взволнованно проговорил он.- Хватит дурить, Бача, прошу! Дров ведь наломаешь… Потом сам же каяться станешь! Скорее пошли отсюда!

Взяв другую руку капитана, калека с силой оттянул его от протянутой руки старика.

- Не бегай от себя, лейтенант! – снова послышался леденящий голос десантника. - И не впадай в уныние! Исправляй все, пока можешь! Ты сможешь! Пока можешь, опомнись-мнись-мнись-мнись…

Точно пушинка под дуновением ветерка, поезд бесшумно соскользнул с места. Под отзвуки траурной музыки, рельсы, исчезающие следом за последним вагоном, призрачный стук колес, скорее напоминавший громкое тиканье часов, и едва слышный, уже откуда-то из затемненных лабиринтов небытия, отдаленный гудок тепловоза, слова солдата гулким эхом медленно утонули в пространстве, растворив в себе и его образ.

Все еще держа руку капитана, калека торопливо продолжал что-то говорить, но «афганец» уже не различал слов, все глубже проваливаясь в какую-то холодную, вязкую пустоту. Которая, подобно болотной трясине, точно гигантский изголодавшийся змей, жадно заглатывая его плоть, все дальше затягивала в свои неведомые глубины. В которых, какая-то непреодолимая сила, подхватив капитана, точно пушинку, понесла в бесконечный тоннель.

Окружающее пространство поглотила кромешная мгла…

* * *

«И увидел я новое Небо и новую Землю,

Ибо старое Небо и старая Земля миновали…»

Библия, Откровение от Матфея

...«Афганец» чуть приоткрыл глаза. Остатки окружавшего его сумеречного тумана медленно рассеивались. И он различил, что потолок и стены огромной светлой комнаты, окружавшей его, поблескивали мутноватой белизной. Откуда-то сбоку пробивались скудные лучи клонящегося к закату Солнца. Поверх него суетились несколько фигур в светлых одеждах. Капитану почудилось, будто над их головами сияли нимбы…

- Неужели ангелы? – подумалось ему.

Где-то вдалеке, в сочетании с отзвуками эха, он едва расслышал слова.

- Скорее-рее-рее подключайте-чайте-чайте ток-ток-ток...

- Давайте-вайте-вайте разряд-ряд-ряд. Так-так-так, порядок-рядок-рядок…

- Прекрасно-расно-расно, пульс-пульс-пульс регулярный-лярный-лярный...

- Состояние-яние стабилизировалось-зировалось...

- Похоже-хоже-хоже, приходит-ходит-ходит в себя-бя-бя-бя...

В одном из этих звуков капитан ощутил что-то очень знакомое и попытался поднять голову.

Фото из открытых источников

- Лежи-лежи. Тебе нельзя вставать,- услышал он уже без отзвуков эха тот-самый, совсем не изменившийся, сильно взволнованный голос, ощутив на лбу такую же знакомую, чуть дрожащую, нежную женскую ладонь.- Все будет хорошо. Только лежи, прошу тебя...

По лицу «афганца» скользнула тень удивления.

- Может это сон? - подумал он, улыбнувшись в полуседые усы,- Или сном было все происходящее после училища, а сейчас я проснулся?

Капитан почувствовал, как впервые за долгие годы в его душу вернулась умиротворенность. И стены больницы, где раньше он никогда не был, и живописный осенний пейзаж за окном, и каждый день, в лабиринте прожитых им лет, неожиданно приобрели для капитана совершенно иной, какой-то особый смысл, в котором весь мир стал другим, преобразившись на глазах, точно подчинившись чьей-то воле свыше...

- Я действительно не сплю?- все еще не верилось капитану.

Далеким эхом, до него будто бы вновь донеслись отзвуки голоса калеки.

- ...В душе каждого из нас тоже есть свои рассветы и закаты... Бог непременно поймет тебя и простит…

Иной смысл теперь приобрели для “афганца” и эти слова.

- Как же ты был прав, дружище,- подумалось ему.- Но ничего. Уж теперь-то я тебя непременно разыщу! Забудешь ты о своей каморке навсегда и больше никогда в жизни милостыни не попросишь!

- С рождением тебе, хлопец! – послышался голос одной из светлых фигур,- Дав же ты нам прикурити! Аж с того света тебя вытягивали! Думали, и не достанем, так сильно ты там засив. Но ты не промах! Голос нашей Олэнки почув и зараз глаза открив!

Улыбнувшись, фигура бережно коснулась его плеча.

* * *

«Нет человека, который был бы как Остров,
сам по себе.
Каждый человек есть часть материка, часть Суши.
И если Волной снесет в море береговой Утес,
меньше станет Европа.
И также если смоет край мыса
или разрушит замок твой или друга твоего.
Смерть каждого Человека умаляет и меня
ибо я един со всем Человечеством.
А потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол.
Он звонит по тебе.»

Джон Донн, 17-й век

…Прошло несколько дней. Капитану становилось лучше и его перевели в отделение кардиологии. В этот же день в дверь его палаты неожиданно постучали.

- Да-да! Войдите!- ответил он по старой армейской привычке и замер от удивления. На пороге оказался тот-самый калека, с которым капитан перед отъездом встречался в ресторане “Астория”.

- Ну, что, Бача, ты в норме? - обратился тот к нему,- Слава Богу, а то я уж испереживался… На-ка вот, подкрепляйся,- калека протянул ему увесистый сверток,- Небось устал уже от больничных-то харчей?

Лицо капитана вытянулось. Он хотел что-то сказать, но к горлу подкатил ком и из уст “афганца” последовал бессвязный набор звуков, лишенных какого бы то ни было смысла.

Калека дружески похлопал капитана по плечу.

- Что бы ни творилось вокруг, а свои по-любому должны вместе держаться. Как не крути, все равно жизнь - тоже бой...

- Как ты меня нашел?...

- Давай об этом в другой раз. Не хочу сегодня.

- Почему?

- Не смогу сейчас объяснить все так, чтобы ты не подумал, что я того... - калека повертел пальцем у виска.

- Все в норме. Выкладывай.

Появилась дежурная медсестра.

- Прием лекарств,- привычно проговорила она, поставив на стол поднос с разноцветными таблетками в прозрачных пакетиках.

- Благодарю, оставьте на тумбочке,- ответил капитан.

Оставив один пакетик, медсестра тихо закрыла за собой дверь.

– Ну, выкладывай же. Все в норме,- повторил капитан,- Я жду.

– Хорошо. Сам настоял. Это было в ночь следующего дня после нашей встречи. Мне почему-то не спалось. И свет, как назло, вырубили на всем квартале. Темень была,- ну, хоть глаз выколи! И, значит, сижу я у себя, как вдруг, непонятно откуда, до меня донеслись звуки музыки какой-то. На похоронную похожей… И где-то совсем рядом, вроде как, поезд промчался. Стук колес, правда, был каким-то неестественным. На тиканье часов больше похожим. Но таким громким, будто сам я на перроне стоял! Хотя каморка моя в Черемушках, а железная дорога, как ты помнишь, проходит километра за четыре от меня… А потом со мной заговорил голос какой-то. Необычный такой… Кровь в жилах леденящий… Мне, аж, не по себе стало! В «афгане» и то недрейфил, а тут в штаны едва не наложил от такой чертовщины! Огляделся, - никого...

- А ты трезвым был?

- Хочешь - верь, хочешь - нет, но в тот день ни капли.

- Ну, и... ?

- Ну, огляделся. Нет у меня никого. Открыл дверь,- у каморки и во дворе тоже ни души. Луна, правда, как-то странно горела. Помню, новолуние было. Так вот, месяц на небе почему-то не светил, а как-то непонятно мелькал, играя цветами радуги. Я в жизни подобного не видел! Ну, а голос опять, непонятно откуда... Так я на утро очередную дачку от государства получил, да скорее в Москву. Тебя искать…

– А о чем же говорил тот голос?

– О тебе. Правда, называл почему-то лейтенантом… И просил спасти от какого-то разъезжающего по порталам времени поезда, в котором будто бы собрались особо отличившиеся грешники из всех эпох и с которого будто бы никому и никогда не сойти. Из-за этого, и ринулся я искать тебя вначале по вокзалам. Хоть никогда и не слышал, чтобы в Израиль поезда ходили. А в аэропорт направился позже… И у самого Шереметьева меня, наверное, машина сшибла. Правда, этого момента я почему-то совсем не запомнил… Сколько

пробыл без сознания,- не знаю. Потом очнулся на обочине. На теле ни синячка, ни царапинки. А рядом вот это...

Капитан не поверил глазам. Калека показал ему тот-самый засаленный солдатский вещмешок.

Заметил его удивление и сам калека.

– Я открыл и точно прозрел. Там оказались всякие изысканные украшения, какие-то восточные золотые статуэтки, рубины, бриллианты, монеты разные… Ну, а пока в «отключке» находился, так мне поезд привиделся! С черными вагонами без окон. Ты рядом был. И какой-то старый дух с серпом, пытался тебя в этот поезд затащить. Так я…

- Хватит! Не продолжай!!!- разнервничался испуганный капитан.

- Успокойся, Бача. Сейчас тебе никак нельзя дергаться. Забыл? Да и смысл? Разве плохо все закончилось? Слава Богу, не успел ты дров наломать. Ни там, ни тут…

Капитан глубоко вздохнул.

- Да, не успел. Я вообще, и не думал, что судьба может быть так добра ко мне. Когда-то сетовал на нее, злодейкой обзывал… А теперь не знаю, как и благодарить! За свое новое рождение и такого классного друга, как ты… За тот праздник безграничной любви, о котором уже давно и не мечтал… Представляешь, у меня теперь такая жажда жизни, будто я, как старый джин, только-только из бутылки на волю выбрался! Достоин ли я всего этого?

- Ему, там наверху, виднее, чем нам всем, здесь, внизу,- улыбнулся калека, указав на небо.- Ну, а начать жить по-новому никогда не поздно. И никому…

- Теперь я знаю, что пришел ты в мою жизнь не случайно.

- А случайностей и не бывает…

Улыбнувшись, калека аккуратно коснулся его плеча.

Тем временем, в палату вошла Лена, усиленно пытавшаяся скрыть волнение. Блеск ее огромных, улыбающихся глаз, на фоне длинных, каштановых волос, напоминал две блестящие жемчужины.

- Ну, и как же тут, наш воин? – с задором спросила она.- Скоро домой?

- С тобой, хоть сейчас,- улыбнулся капитан.- И теперь хоть на край света. Никуда от меня больше не денешься.

- Денька три еще по-любому придется потерпеть.

- Как скажешь, доктор. На то ты, наверное, и доктор,- улыбнулся капитан.

- С каких это пор ты стал таким послушным? – игриво рассмеялась Лена,- Помню тебя абсолютно другим.

- Как только научился по-настоящему ценить жизнь,- ответил «афганец» уже без улыбки.

Глаза Лены посерьезнели.

– Знаешь, наверное я тоже по-настоящему научилась этому лишь сейчас…

Она нежно провела ладонью по щеке капитана и ее жемчужины блеснули слезами.

-Ладно, мальчики,- спохватившись, снова улыбнулась она.- С вами хорошо, но меня ждут. Позже загляну.

Она вышла, тихо затворив за собой дверь.

– Цени, – улыбнулся калека.- О таком многие лишь мечтают.

- Мечтают…- вторил ему капитан.

- Я тебе по-дружески завидую…

Приподнявшись на больничной койке, капитан, в глубокой задумчивости, бросил взгляд на окно. По ясному синему небу, озаренному ярким солнечным диском, в стороне от которого виднелся и светлый силуэт Луны, одиноко проплывало единственное белое облако. На его маленькой поверхности рельефно выделялись три блика. Два, похожие на глаза, играли светом сверху по бокам. Третий, загнутый полумесяцем, расположился лодочкой снизу, будто изображая улыбку. Невольно, как бы в ответ, улыбнулся и сам капитан. Неожиданно заискрившись, облако, на глазах у изумленных друзей, вдруг стало огромным букетом разноцветных огненных цветов, яркой вспышкой озарив на долю секунды безмятежную синеву небосклона неземным сиянием и мгновенно утонув в тихой и бездонной бесконечности...

— Что же со мной произошло и происходит? – растерянно подумал «афганец», очарованный живописным зрелищем. - Неужели чудеса настолько реальны, а люди даже в нашем сложном мире никогда не одиноки?...

Фото из открытых источников

«...Если я хочу прожить свою жизнь так-то,
я должен прожить так-то один день.
День — это жизнь. Утром, просыпаясь,
я рождаюсь. Вечером, засыпая, я умираю.
А в промежутке между этим — радуюсь, грущу, творю...
То есть, живу...»

Вартан Кукуян,
настоятель григорианской
Церкви святых Саака и Месропа в г. Краснодаре

«С плачем несущий семена
возвратится с радостью,
неся снопы свои.»

Псалтирь, псалом 125


Автор рассказа: Дмитрий ДАРМОДЕХИН